Огастин опустился на сломанную платформу.

— Сначала Анди.

— Анди?

— Мы должны устроить ее как следует. Здесь очень неудобно. — Огастин так побледнел, что грязь, казалось, всплыла над кожей.

«Неудобно? Да ведь она мертва! Они оба спятили, — сказал себе Хью. — Чтоб меня черти забрали». Он хотел деться куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Вниз. Прочь из этого орлиного гнезда с его вонью и повешенной мечтой. Что же такое странное было в этом месте? Может быть, Джошуа все же был прав и здесь и на самом деле жил дьявол?

— День уже кончается, — сказал Хью. — Скоро стемнеет.

Огастин, похоже, не слушал его.

— Я подниму ее наверх, — сказал он. — Мы отправимся вместе, она и я.

Он не смог вытащить свою возлюбленную живой и теперь твердо решил вынести ее труп. Неделю она принадлежала Кьюбе. А теперь навсегда достанется Огастину.

Хью быстренько прикинул варианты. Согласиться или попытаться настоять на своем? Или пусть идет как идет? Нет, надо довести дело до конца, сказал он себе. Постараться нейтрализовать первопричину.

— Я это сделаю, — предложил он.

— Что?

— То, что вы сказали: устрою ее поудобнее. Залезу туда. — Он указал на тело, продавливавшее материю у них над головами. — Заберу у нее Анди. Вы не сможете, с вашим плечом. Я смогу.

Огастин заподозрил какую-то хитрость.

— Она вырубится через двадцать минут. Мы можем подождать.

— У нас нет двадцати минут, — возразил Хью. — Посудите сами: меня она не знает. Я для нее только незнакомое лицо. Даже нет, не лицо, а видение в дыму. Я позабочусь об Анди. Вы же не хотите видеть ее такой. И она сама не захотела бы этого.

Огастин задумался.

— А потом?

— Как вы сказали: вытащим ее отсюда. Ее и вас.

Огастин умоляюще посмотрел на него. Суровый хмурый викинг на мгновение исчез, и Хью увидел мальчика, скрывающегося за этой броней, мальчика, бывшего невинным до того, как Серро-Торре сожрал его душу. Он нуждался в Хью, и не только для того, чтобы тот добыл труп его любимой и спас их обоих в этой небесной пустыне. Он хотел, чтобы все снова стало простым, как в доброе старое время. Ему хотелось вылезти из защитной скорлупы и предаться своему горю.

Хью смягчался. Полегче, парень, оставь битвы окружающему миру, сказал он себе, легонько качнувшись на стременах. Он вновь перехватил инициативу, хотя сам не мог понять, в чем и надолго ли.

— Вызывайте их, — сказал он Огастину. — Пускай начинают спуск. Вдвоем мы с вами сможем сделать все, что потребуется.

Огастин кивнул.

Хью вынул бутылку воды и спальный мешок и посмотрел наверх.

— Кьюба, — позвал он.

Женщина не ответила.

— Спит, как младенец, — сказал Огастин.

Хью лез наверх очень осторожно, как будто ему предстояло войти в логово спящей львицы. Которая, как сразу выяснилось, не спала. То ли транквилизатор еще не успел подействовать, то ли Огастин воткнул шприц не туда и ввел лекарство трупу. Прижимая к себе подругу, свесившую голову на длинной, как у лебедя, шее, Кьюба следила за ним жестоким взглядом красных глаз.

— Воды? — Он показал ей бутылку «клорокс». — Вам необходимо пить.

Он знал, что она может говорить. Но сейчас она молча смотрела на него.

— Меня зовут Хью.

Никакой реакции.

— Кьюба, — произнес он ее имя.

Ее лицо исказилось от гнева, страха и самого банального голода.

Он поднялся еще немного повыше. Привязанная к стене, придавленная лежавшим на коленях трупом, измученная страданиями, перенесенными за эту неделю, она не могла представлять опасности. И все же он боялся ее. Он опасался, что она до сих пор считает начавшую разлагаться куклу, которую обнимала, живым человеком, а его самого — просто галлюцинацией, явившейся к ней из бездны. Пусть она потеряла рассудок — у нее оставались сила и воля.

Уже свежим взглядом, учитывая те испытания, которые она перенесла, Хью вновь осмотрел так удививший его якорь. Судя по всему, она сделала его уже после падения, а не до. Или одновременно. Но сооружая все это, Кьюба еще была нормальной. Прежде чем на лагерь обрушилось то, что погубило ее подруг, она воткнула в стену и прицепила к ней все железки, которые у нее имелись, чтобы спастись от наступающей угрозы.

Было чудом, что за дни, которые она прожила, находясь в бреду, она не вывернулась из веревок и не нырнула навстречу будущему воплощению. Ей удалось устоять. Рассудок еще не полностью покинул ее, в противном случае они не застали бы ее здесь.

Он заговорил, стараясь болтать легко и непринужденно, как успокаивал бы бездомную собаку.

— Вы теперь в безопасности, Кьюба. Все позади. Я позабочусь о вас. — Огастина он решил вывести за скобки уравнения. — Как насчет того, чтобы хлебнуть воды?

Когда случилась беда, здесь было по-летнему тепло. Он хорошо помнил тот день. Он нес эту самую бутылку с водой по лесу у подножия, и в тени было довольно прохладно. Но здесь, в Глазу, солнце жарило намного сильнее. Девушки были одеты как на пляже. Анди лежала в маленьком ажурном топике, раскрашенном абстрактными пятнами. На Кьюбе был спортивный обтягивающий топ и такие же плотно облегающие, когда-то белые спортивные трико до колен. Голые плечи, руки и ребра были испещрены старыми ожогами от веревки и пожелтевшими старыми синяками.

Хью залез еще немного выше. Она не могла дотянуться до воды, да он и не собирался давать бутылку ей в руки. Она была не в своем уме, и с нее сталось бы выбросить ее. Да и вообще, ее необходимо было приручить.

Широкими, медленными движениями, так, чтобы ей все было хорошо видно, он отвинтил крышку. Налил в замотанную грязным пластырем ладонь — совсем немного, ровно столько, чтобы она уловила запах. Ее взгляд метнулся к воде.

Он поставил колено на платформу.

Вода пролилась сквозь его пальцы. Женщина нахмурилась. Прекрасно, подумал Хью. Она заметила воду. Заметила ее потерю. Теперь все в его руках.

Он встал на оба колена. Платформа закачалась.

— Я проделал долгий путь, чтобы помочь вам, — сказал он, подняв бутылку.

Женщина, не отрывая от нее взгляда, слегка запрокинула голову.

— Откройте рот, — сказал он и влил в рот немного, несколько чайных ложек воды.

Язык беспокойно зашевелился. Она застонала.

Он знал по собственному опыту сладкую чистоту вкуса первого глотка. Ему пришлось страдать от жажды совсем не так долго, как Кьюбе, — всего лишь ночь и два дня. Хотя в определенном смысле у выживания была своя собственная непреодолимая граница. Ты переживаешь тех, кто умер, вот и все. Он налил ей в рот еще немного воды.