— Не торопитесь, — сказал он. — У меня есть все, что вы можете захотеть. Я ваш друг, Кьюба.

Сквозь матерчатый пол он услышал потрескивание статического электричества. Огастин связывался со спасателями. Кьюба, кажется, не обратила на эти звуки никакого внимания.

— Хью, — прошептала она.

Как бы в награду, он набрал в ладонь воды и налил ей на лоб.

— Кьюба, — сказал он, как будто происходило крещение.

Ее глаза закатились в совершенном экстазе. Он вспомнил барханы. Белое солнце тогда сожгло его чуть ли не дочерна. Прохладная вода испарялась, едва успев прикоснуться к коже.

Он по капельке лил воду между пальцев ей на лицо, а когда чашечка ладони опустела, прикоснулся к коже пальцами. Она не испугалась и не отдернула голову. Совсем наоборот. Она прижалась щекой к его ладони.

— Хью.

Стоять рядом с ней на коленях было очень неудобно, там почти не было места. Вонь была ужасающей. Но ему удалось установить с ней контакт. Она открыла рот, и он скупо отмерил ей еще несколько глотков. И все это время он говорил.

У них могла быть только одна общая тема. Ею он и воспользовался.

— Стена Троянок, — сказал он. — Кьюба, вы лезли, как святые. Как последние святые на этом свете. Женщины. Без всякого страха божьего. Вы понимаете, что я хочу сказать? То, что вы сделали, останется на века. Я пришел издалека. Я был скальной крысой еще до вашего рождения, и можете мне поверить: никогда еще не видел ничего подобного. Вы создавали настоящий шедевр. Я говорю совершенно честно. Капитан оставил напоследок свои главные шедевры. — Он продолжал болтать в таком же духе, беззастенчиво заимствуя выражения Льюиса и его похожие на рэп дорожные монологи. — Это ведь вы нашли путь в Глаз Циклопа?

Она кивнула.

— Невероятно.

Она улыбнулась. На растрескавшихся губах алыми жемчужинами блестели капельки крови. Когда она облизала губы увлажнившимся наконец-то языком, кровь превратилась в красную помаду. Хью промыл ей глаза, потратив на каждый по капле воды. Он шептал ей преувеличенные и не очень комплименты, а она тем временем пила редкими маленькими глотками.

— Я шел по оставленным вами пятнам магнезии. Кьюба, это было все равно что руководствоваться провидением. Я чуть не угробился. Я совсем растерялся, и моя единственная надежда состояла в том, чтобы постараться думать вашими мыслями. Без вас я, скорее всего, так и не нашел бы дороги, вы привели меня прямо к себе.

— Да, — ответила она шепотом. — Я привела вас к себе.

Вода смыла ее первоначальную свирепость.

— Вы можете есть? Вам необходимо съесть хоть немного.

Сам он, пожалуй, не смог бы проглотить ни кусочка при этом зловонии, рядом с ужасной безглазой головой. Но она, затрясшись, как наркоман в ломке, жадно откусила кусочек белкового брикета, приправленного шоколадом.

Он вытер сажу с ее бровей, лба и висков. Ей было лет двадцать с небольшим. После разговоров Огастина насчет ведьмы он ожидал увидеть иссушенную солнцем колдунью, покрытую преждевременными морщинами, жилистую, отощавшую от бега наперегонки с волками. Нечто вроде Джошуа в женском обличии. Но под грязью не оказалось ни морщин, ни признаков неистовства берсеркера.[31]Когда он промыл ее налитые кровью глаза, они оказались ярко-зелеными. Ее тело было зрелым и привлекательным.

Она всмотрелась в его лицо.

— Ваши глаза…

Его глаза, обведенные синяками, бакенбарды, в которых застряли корки запекшейся крови, перемазанная копотью кожа… Хью смущенным движением потер покрытый недельной щетиной подбородок.

— Я не всегда такой урод.

— Я запомню вас, — сказала она.

Они еще долго перешептывались. Она прижималась щекой к его ладони. В другой обстановке их можно было бы принять за любовников, изнемогших от близости.

Хью видел, что с толком использует время. Объятие, в котором она сжимала труп, понемногу расслаблялось.

Огонь в глазах угасал. Транквилизатор начал действовать.

Он осторожно прислонил ее голову к стене. Невзирая на усталость, она все так же, не отрываясь, смотрела ему в глаза. Он погладил ее закопченные волосы.

— Хью Гласс, — сказала она.

Он мгновенно прокрутил в памяти все свои слова. Совершенно точно: он не называл своей фамилии.

— Откуда вы знаете?

Она улыбнулась. Мона Лиза с ожогами от веревки и свалявшейся в колтуны шевелюрой.

Снизу донесся голос Огастина. Он спорил с кем-то по радио… снова спорил.

— Это все ерунда, — говорил он. — Разберитесь. Поговорите с ними. Вытащите нас немедленно.

Хью попытался прислушаться, но Кьюба требовала, чтобы он уделял все внимание ей. Притянув его к себе, она сказал чуть слышным шепотом:

— Не бросайте меня.

Бедняжка.

— Вы очень скоро отправитесь домой, — сказал он. — Вас ждут. На вершине дежурит команда. Они спустят носилки. Отсюда вы поедете с удобствами. Лежите себе и любуйтесь видами. Мы уже почти дома.

В ее глазах снова вспыхнул прежний свет: тигр, о тигр, светло горящий.[32]Она медленно, осознанно покачала головой.

— Это не так-то легко, Хью.

Он подумал, что она возражала из упрямства. Еще пятьсот футов, и она со своими сестрами закончила бы восхождение. Теперь же оказалось, что все их усилия были тщетны, их перечеркнуло падение. Даже гордое название стена Троянок будет захоронено и забыто. Поскольку традиция дозволяет именовать маршруты только тем группам, которые проходят их до конца, и не могло быть сомнений, что новые группы уже готовят снаряжение, собираясь именно сюда.

К тому времени их восхождение, а также совпавший с ним пожар превратятся в легенду. По альпинистскому сообществу распространится известие о несчастном случае. Стена Троянок (хотя, может быть, ее назовут как-то иначе) получит известность людоедского маршрута, и честолюбивые скалолазы толпой ринутся на ее покорение. Нельзя же забывать, что, после того как Кракауэр издал «В разреженном воздухе»,[33]цена услуг проводников при восхождениях на Эверест сильно подскочила.

— Мы не можем просто так уйти отсюда, — прошептала женщина.

— Мне очень жаль, — ответил Хью, — но и оставаться здесь мы тоже не можем.