В первую секунду Икс его не узнал.

Потом его осенило.

Это было его собственное пальто! Стукач встретился с Зоей.

Охранник отпер замок на соседней камере и стал ждать, чтобы Стукач догнал его, лениво шмыгая носом и глотая сопли.

Стукач прошаркал к себе в камеру. Икс вытянул шею, спеша встретиться с ним взглядом, но русский загораживал ему обзор. Икс мысленно выругался. Он уже собрался уйти в глубь своей камеры, когда Стукач подался назад и посмотрел прямо на Икса. Он дернул себя за отворот пальто – и подмигнул.

Русский не уходил целую вечность. Он внушительно прохаживался туда и обратно перед камерой, которую занимала Рвач, а та с извращенным наслаждением с ним заигрывала.

– Заметила новый костюм, да? – спросил охранник.

– Еще бы не заметить! – отозвалась Рвач. – Ты такой щеголь. Все Низины только о тебе и будут говорить.

– Можно потрогать костюм, – предложил охранник. – Другим не говори. Им не можно потрогать.

Охранник сунул руку в камеру. Увидев это, Икс только головой покачал. Он не удивился, когда Рвач впилась в русского зубами.

– Ты чудовище! – крикнул тот, отдергивая руку и проверяя, нет ли на вишнево-красном рукаве дырок. – У тебя зубы звериные!

Но все равно он оставался у ее камеры еще полчаса. Икс уже готов был взорваться от досады, когда Стукач шепотом его окликнул.

– Подойди к решетке! – потребовал он. – Быстро.

Икс послушался.

– Раз, два… три! – скомандовал Стукач.

Он просунул пальто сквозь прутья. Икс схватил его и втащил к себе в камеру.

– Зоя балдежная, – сказал Стукач. – Она сказала, что любит тебя, а я сказал, что ты любишь ее и так далее и тому подобное. Там все нормально. – Он помолчал. – Там в кармане для тебя шоколадный батончик.

– Как мне тебя отблагодарить? – воскликнул Икс.

– Это же просто батончик, парень, – проворчал Стукач.

– Ты меня не понял, – ответил Икс. – Как мне отблагодарить тебя за то, что ты был мне настоящим другом, когда я сам был тебе не особо хорошим другом?

Похоже, эти слова были для Стукача чем-то важны: он некоторое время молчал.

– Да не стоит того, – сказал он наконец.

– Ошибаешься, – возразил Икс. – Очень даже стоит того.

Тут он вдруг кое-что придумал.

Он расстегнул фиолетовую рубашку с причудливой белой строчкой. Он аккуратно сложил ее, постаравшись разгладить замявшиеся места. Она была аляповатая, но он замечал, как Стукач жадно ее разглядывал.

Икс присел на корточки у решетки.

– Раз, два… три! – сказал он.

Он передал рубашку Стукачу. Тот с тихим смехом напялил ее.

– Парень, – сказал Стукач, – я же в ней долбаный красавчик!

* * *

К тому моменту, когда русский наконец убрался восвояси, Стукач уже погрузился в глубокий звериный сон: похождения в Верхнем мире его вымотали. Икс сидел у стены, положив себе на колени пальто. Оно вымокло, когда Стукач упал в нем в реку. Тем не менее, когда Икс уткнулся в него, то почувствовал едва заметный аромат Зоиной кожи. Он обжег его, словно пламя.

Благодаря Джоне Икс знал, что такое шоколадный батончик, и, стремясь отвлечься от мыслей, он сунул руку в один из карманов пальто.

Вместо батончика он обнаружил листок бумаги.

Обе его стороны были покрыты непонятными ему отметками. Тайна их содержания была просто нестерпимой. А вдруг это послание от Зои?

Он спросил, не спит ли Рвач. Он задал вопрос с такой громкостью, чтобы разбудить ее, даже если она спит.

– Я никогда не сплю, – откликнулась Рвач. – Разве ты до сих пор не понял? У меня в голове словно фабрика фейерверков.

– Ты не могла бы кое-что мне прочесть? – попросил Икс. – То, что нашлось у меня в кармане?

– Передавай сюда, – приказала Рвач, – быстрее. Этот странный русский скоро заявится за следующим укусом.

Икс протянул бумагу через решетку и с отчаянно бьющимся сердцем слушал, как Рвач ею шелестит.

– Это какой-то список, – сказала она наконец. – Это что – почерк твоей ляпающей девицы? Да она пишет, как дошкольник. Ошибается в правописании. И что за странная любовь к заглавным «у»?

Она снова всмотрелась в бумажку.

– Погоди, – проговорила она. – Почерк на другой стороне не такой дикий.

– Прочтешь мне? – спросил Икс.

Рвач откашлялась и начала:

«Милый Икс: я пишу тебе письмо. Ты, наверное, поду-маешь, что а) я не могу его отправить и б) ты все равно не умеешь читать. Так что – ага, писать это письмо не слишком разумно. Сама знаю. Можно продолжать? Мне необходимо вытащить эти слова у себя из головы: они меня убивают. Пусть даже они не пойдут дальше этого листка. Может, мне станет легче. Короче, вот что главное (тут я очень глубоко вдохну: представь мой сверхглубокий вдох, ладно?)… Как только ты ушел, я поняла, что люблю тебя. Черт, листок уже заканчивается. Надо было писать помельче».

Рвач неожиданно прервала чтение.

– Должна признать, что она очень необычный корреспондент, – сказала Рвач.

– Там еще что-то есть? – отчаянно спросил Икс.

– Да-да, есть еще, мой бедненький влюбленный, – подтвердила Рвач. – Держи себя в руках.

Она продолжила:

«Теперь, когда я просыпаюсь, мои мысли сразу летят к тебе, словно их притягивает. Ты действительно очень старался не забирать Стэна. Ты поверил мне, когда я сказала, что это неправильно. Наверное, я полюбила тебя, когда увидела, как ты страдаешь ради того, что правильно. А потом была еще куча всего, на что у меня не хватит бумаги. Мне ненавистна твоя печаль, Икс, даже более ненавистна, чем моя собственная. Когда ты вернешься (вернись, пожалуйста!), давай избавимся от нашей печали, ладно? Когда ты вернешься (вернись, пожалуйста, вернись!), давай закопаем нашу печаль под 5 метрами снега. С любовью, Зоя».

Икс ничего не сказал. Зоины слова таяли в воздухе, а он подался вперед, прислушиваясь, словно надеялся вернуть их обратно.

– Ты не прочтешь его еще раз? – спросил он.

– Конечно, да, – согласилась Рвач. – Даже мне оно кажется по-своему чудесным. Но могу я узнать, сколько раз ты попросишь меня его зачитывать?

– Пока оно не запечатлеется у меня в памяти – и я смогу повторить тебе каждое слово, – ответил он.

После дюжины прочтений Икс наконец позволил, чтобы Рвач замолчала. Она вернула ему записку и ушла в глубь камеры, жалуясь на состояние своего горла. Икс провел пальцами по письму, пытаясь соединить метки на бумаге с заученными наизусть словами. Он выучил «люблю», «Зоя», а еще «сверхглубокий» и «черт».