А теперь я его подвела, а друзья так не поступают. Я не могу даже удивлённо улыбнуться при осознании, что Бойди теперь мой друг: настоящий друг, такой, которого не хочется подводить, потому что ты знаешь, что он не подведёт тебя. Я замоталась со своими собственными проблемами и напрочь забыла о том, что он планировал долгие месяцы.

Без мобильника я не могу позвонить ему и извиниться, или сказать где я, или сказать это:

Я буду на месте.

Если побегу.

Если я побегу отсюда до маяка Святой Марии, я буду там к девяти. Сколько тут? Три километра? Четыре? Я никогда в жизни так далеко не бегала. Но теперь именно это я и делаю, Леди радостно семенит со мной рядом, и ритмическое движение – одна босая нога за другой, одна за другой – оказывает на меня своего рода гипнотическое воздействие.

Вскоре я миную небольшой павильон с аттракционами и индийский ресторан в Калверкоте и сворачиваю к объездной дороге, ведущей вниз к пляжу и набережной.

Пять минут спустя я дышу глубоко, но ровно.

– Я иду, Бойди, – пыхчу я себе под нос.

Калверкот заканчивается знаком «Добро пожаловать в Уитли-Бэй». Маяк маячит в отдалении, белый на фоне медленно темнеющего неба; я вижу большой белый купол старого Испанского Города – танцевального зала, который теперь заколочен досками; пробегаю мимо бассейна «Волны» с заносчивым персоналом; Леди по-прежнему не отстаёт. (Обычно она никогда не слушается команды «к ноге», но сейчас бежит рядом, словно образцовая собака на проверке послушания. Может, она думает, что если умчится вперёд, то уже не сможет меня найти.)

Я всё продумала. Я не хочу похищать лавры Бойди. Я дождусь, пока он провернёт свою штуку с маяком. И вот тогда расскажу всё людям, которые там будут. Я предполагаю, что кто-то всё-таки да заявится.

Я пробегаю мимо прогуливающихся людей. Теперь моё дыхание тяжёлое и сиплое. Шумное.

Мне уже просто наплевать. Я знаю, что люди удивлённо оборачиваются, услышав топот моих ног по камням, а я только припускаю быстрее, потому что знаю: время на исходе. Ноги жутко болят, особенно пятка, которой я наступила на фарфоровую собачку, и мне приходится перебраться на песок, так что я спускаюсь по песчаной тропинке на пляж – бежать там медленнее, зато не так больно.

Мы почти на месте. Ещё метров пятьсот? Четыреста?

Чтобы подстегнуть себя, я представляю Бойди – его обиженное лицо, когда он понимает, что меня не будет с ним во время его минуты славы – и пробираюсь по камням на ведущий к острову волнолом, заработав очередной порез на стопе ракушкой морского черенка, но не сбавляя темпа.

– Бойди! – кричу я. – Подожди!

Как будто он может меня услышать за грохотом музыки, играющей из его собранной дома акустической системы. Он врубил Фелину. Ну конечно. Потому что именно это мне и нужно.

Сейчас отлив, но по обе стороны волнолома ещё плещется вода.

Я достаточно близко, чтобы увидеть их в сумерках. Возле маяка собралась группа людей, но небольшая: может, человек шесть или около того. Это что, все, кто пришёл?

Бойди стоит на ступеньках, возвышаясь над собравшимися, и вглядывается в волнолом. Я уверена: он высматривает меня.

Музыка внезапно обрывается, как многие мамины песни: резкий аккорд и двойной барабанный бой: бум-бум.

Леди, очевидно, решила, что уже не потеряет меня, и несётся к группе людей.

– Я тут! Я иду! – ору я, тяжело дыша. Кровь стучит у меня в ушах.

Маленькая толпа поворачивается на мой голос.

А потом зажигается какой-то свет, и движется он прямо на меня. Я шокированно оборачиваюсь – на меня по волнолому несутся автомобильные фары. За рулём папа, а рядом с ним – ба.

– ПАПА! – кричу я, или, по крайней мере, думаю, что кричу.

Я точно не знаю. Знаю, что это последнее, что я слышу.

Он меня не видит, ясное дело.

Но он чувствует столкновение, когда машина в меня врезается. Всё, что он видит, – это всплеск, когда я отлетаю от машины и падаю в воду.