Он хихикнул с таким видом, будто не очень понял, что я имею в виду, но ответ ему все равно понравился.

Я поставила на огонь чайник и извинилась за нехватку стульев. Он пожал плечами, привалился к кухонной стене и спросил, как я тут осваиваюсь. На нем была белая рубашка с воротничком, черные штаны и черные узконосые туфли, которые не помешало бы почистить. Волосы, по большей части седые, плохо сочетались с моложавым лицом и юношеской манерой держаться. Наручные часы и обручальное кольцо у него на руке были такими же блестяще-золотыми, как и две перьевых ручки, выглядывающих из нагрудного кармана.

– Нормально осваиваюсь, – ответила я не слишком убедительно.

– Ну, знаете, для того чтобы пообвыкнуться на новом месте, нужно время, – заверил он меня. – Какие вопросы беспокоят?

– Несколько вопросов действительно есть, – сказала я, раскладывая по двум белым кружкам растворимый кофе. – Я тут думала про людей, которые продали это место. Почему они уехали?

– О, ну вообще‐то это грустная история, – сказал он, качая головой. – Хорошие люди. Выращивали несколько сортов яблок. Сладкую кукурузу. А потом, знаете, как это бывает, несчастье пришло. Парня их убили на войне, а потом дочка убежала с мексиканцем, который у них работал, а дальше – помните засуху сорок девятого? Мистер Хардинг к тому моменту уже пристрастился к спиртному. В тот год они потеряли почти все, что имели, деревья погибли почти все до единого.

Эд рассказал, как мистер Хардинг после этого пытался зарабатывать на угольной добыче, в той же долине, но чуть подальше, в Сомерсете. И вот в одной из шахт, на глубине, у него не выдержало сердце – и он умер. Миссис Хардинг работала официанткой в дайнере и какое‐то время стояла за прилавком в “Хейсе”, но платить по счетам не смогла.

– Ее зовут Лайла, – сказал Эд. – Милейшая женщина, можете мне поверить.

Я разлила кипяток по кружкам, помешала и протянула одну кружку ему. Он взял кофе и кивнул.

– А что было с землей? – спросила я.

– Ох, земля вся сорняком поросла, сплошь пустырь. Можете себе представить? В этих‐то плодородных местах? И главное, можно было спасти, если бы они хоть палец о палец ударили или кого о помощи попросили. Приятель ваш этот, профессор? Ну это же просто черт знает какое совпадение! Позвонил мне в тот самый день, когда Лайла Хардинг явилась в контору, вся опухшая от слез, и заявила, что вынуждена продать землю.

Мы оба замолчали, обдумывая это совпадение и прихлебывая кофе.

– Это просто замечательно – то, что вы с профессором тут провернули, – сказал он наконец, махнув рукой в сторону сада.

Я вежливо улыбнулась и ответила:

– Я буду делать все, что в моих силах. Если, конечно, земля меня примет.

– Ну, Хардинги не первые, кто не устоял перед бедами и капризами погоды. Я желаю вам и вашим персикам более счастливой доли.

– Выпьем за это! – сказала я.

Мы чокнулись кружками, и я задумалась, интересно, в какой день и час удача отвернулась от Хардингов, – а моя, после стольких горестей и потерь, не повернулась ли, наоборот, наконец‐то ко мне лицом? Я вспомнила, как среди ночи упала на колени в мокрую траву и просила дать мне шанс.

Эд продолжал посвящать меня в подробности жизни города и его окрестностей, некоторые – совершенно неинтересные, вроде сплетен о соседях или сведений о том, где найти лучший бургер или самых выгодных местных женихов. Но и кое‐что полезное он тоже рассказал: откуда и куда идет железная дорога, где расположены лучшие торговые ряды и где по вторникам проходит фермерский рынок, какой водопроводчик поправит мне систему полива и какой механик сумеет починить старый трактор, ржавеющий за сараем, и кому следует звонить, если дренажная канава по весне забьется, а осенью пересохнет.

– Эта река, от которой проведена моя канава, – проговорила я и вдруг осознала, что впервые что‐то здесь назвала своим. – Она называется Северный Приток?

Он кивнул.

– А северный приток чего? – уточнила я.

– Ну, северный приток Ганнисона, конечно, – ответил он.

– Ганнисона? – я не поверила собственным ушам.

– Ну да. Сразу за Черным каньоном, рядом с горой Роджерс-Меса, в Ганнисон впадает Северный Приток. – Он сложил на столе ладони буквой V, чтобы проиллюстрировать, как происходит слияние рек, а потом указал на юг. – Это там, милях в пятнадцати отсюда. – И добавил, весело хмыкнув: – Вода в Ганнисоне там точно та же, которая сначала протекает через Айолу. Так что вы с ней хорошо знакомы.

– Это правда, – согласилась я.

Он надеялся меня приободрить, и я была ему за это благодарна, но река Ганнисон с некоторых пор вызывала у меня чувства такие же бурные, как и она сама. Я рисовала себе ее путь, от верховья высоко в долине, куда папа и Сет ездили, чтобы гнать вниз скотину; через город Ганнисон, потом через Айолу и мои родные места; мимо точки слияния с ручьем Биг-Блю, где по‐прежнему текут мои слезы по малышу; и через Черный каньон – страшную могилу Уила. Путь этой великой реки был историей моей жизни. Его сложные изгибы были мне дороги и в то же время причиняли боль, а теперь еще и внушали благоговейный трепет, ведь река последовала за мной и сюда.

Эд допил кофе и поставил кружку на рабочую поверхность кухни. Я проводила его до двери, и, вступая в солнечный свет, он сказал, чтобы я не сидела тут одна, что жену его зовут Зельда и что он нас с радостью познакомит.

– А еще в субботу Уолкеры устраивают распродажу перед переездом, это на улице Драй-Галч-роуд, – сказал он, указывая направление с крыльца. – Купите себе немного мебели и задержитесь в наших краях, мисс Нэш. – Он дружески подмигнул мне и добавил: – Не беспокойтесь. У Уолкеров не произошло ничего печального. Они приехали к нам из города, а теперь решили опять туда вернуться. Каждому свое.

– Каждому свое, – эхом отозвалась я и улыбнулась.

Сворачивая розовые одеяла на диване, я думала о том, что рассказал мне Эд о непростых судьбах людей, прежде населявших этот старый дом. Думала о сыне Хардингов, который оставил покой родной фермы ради ада войны, и о дочери, сбежавшей ради того, что наверняка (я могла лишь догадываться) было запретной любовью. Мальчика, конечно, все запомнили как героя, а дочь – как отрезанный ломоть, но ведь обоих погнала из дома одинаковая безрассудная отвага. Я думала о мистере Хардинге, который топил боль в вине, и о Лайле Хардинг, в чьем сердце каждый день появлялась новая трещина.