посещения этого места ничтожны, как одинокая капля дождя. И все же для меня он был и памятником, и точкой опоры, осязаемым доказательством: то, что произошло здесь летом 1949‐го, мне не приснилось.

Я приблизилась к валуну очень осторожно – я бы не сумела объяснить почему. На его плоской верхушке, достающей мне до груди, на этот раз не было ничего, кроме нескольких сосновых иголок цвета меди и гладкого круглого камешка. Я взяла камень и сжала в ладони, вспоминая тот персик. Прислонившись спиной к валуну, огляделась. В предвечернем свете сиял лиловый кипрей. Певчие птицы, которых спугнул мой плач, вернулись на ветви у меня над головой. Я посмотрела вниз и заметила еще один гладкий камешек, похожий на тот, что я держала в ладони. Я нагнулась и подобрала его. Третий лежал в сырой грязи неподалеку, его я тоже подняла.

Вот тогда‐то я и решила: я соберу шесть гладких камней и положу их сверху на валун, по одному – на каждый год с тех пор, как родился мой ребенок. Следующим летом вернусь и добавлю еще один камень, а через год – опять, и так у меня появится что‐то вроде памятника, место, где я смогу чувствовать своего сына, алтарь, на который я буду возлагать бесхитростное благословение для моего мальчика в честь каждого его дня рождения.

Молясь о том, чтоб каждый из минувших лет оказался для него добрым, я уложила шесть камней, один за другим, в идеальный круг.

Глава девятнадцатая

1955–1962

Осенью свет падает через окно иначе, чем в любое другое время года. Так было в моем доме в Айоле, и в моем новом доме – тоже так. Независимо от того, какая за окном температура и какого цвета сейчас листья, осень неизменно начинается в тот момент, когда прямой солнечный свет впервые прикасается к одному из подоконников на южной стороне.

За исключением угла падения света, осень 1955 года была не похожа ни на одну другую осень, которые я когда‐либо знала. Спелых персиков, которые дожидались бы, пока их соберут, не было. Трепетно следить за показателями термометра не требовалось. Встревоженно вскакивать по ночам от страха, что ударил мороз, или опрокинулись корзины и фрукты помялись, или что не хватит рабочих рук, не приходилось. Я исправно ухаживала за деревьями по утрам и вечерам, но им от меня почти ничего и не требовалось – только терпение. Дни ощущались такими долгими, какими не были с того лета в горной хижине, когда я впервые училась доверять часам, из которых состоит время, а не заполнять их.

В первую свою вольготную осень в Паонии, управившись с недлинным списком хозяйственных забот, я отправлялась бродить по берегам Северного Притока, приспосабливаться к нему. Круглые черные камни торчали из мелкой реки, будто спящие черепахи, и частенько я, перескакивая с одного на другой, добиралась до середины неспешной реки, садилась на один из камней и наблюдала за тем, как все вокруг готовится к зиме. В насыщенных солнцем водоворотах кормилась личинками поденок радужная форель; тянулись ввысь над своими длинными золотыми юбками пухлые коричневые рогозы, готовые вот-вот взорваться; цветы в ершистых полях с умом рассыпали свои семена; а надо всем этим кружили, выслеживая добычу, краснохвостые ястребы и воробьиные пустельги, и симметричным клином летели в теплые края канадские казарки. Бывали дни, когда я уходила с реки и ехала на грузовике к горе Лэмборн-Меса и забиралась в лес – просто посидеть в пятнышках солнечного света и вобрать в себя серные, мшистые, сосновые запахи, жужжание, щебет и чириканье со всех сторон. День за днем я строила жизнь, которую сама для себя выбирала, и это была хорошая жизнь. Я знала, чего в ней недостает, но была благодарна и за то, что в ней есть.

Осень плавно перешла в мягкую солнечную зиму с идеальным количеством снега – достаточным, чтобы приносить утешение, но и не настолько обильным, чтобы создавать трудности. Я собрала несколько разномастных стульев для длинного соснового стола, который оставили Хардинги. За столом у меня часто обедали Грини и его студенты, а еще – Эд Купер и его жена Зельда, жизнерадостная блондинка в разноцветных украшениях, которая всегда приходила с хлебом из пекарни и приятной беседой, а еще приводила с собой дополнительного гостя или двух в бесхитростном стремлении приучить меня к обществу. В тот год Эд и Зельда впервые пригласили меня к себе на рождественский ужин. В их просторном викторианском доме в центре города собрались их шумные родственники со всех концов долины, и я готова поклясться, что в моей жизни еще не было такого дня, когда я бы столько хохотала. В январе на нашей улице поселилась новая семья, и они часто по‐соседски присылали своего мальчика что‐нибудь у меня одолжить – стакан сахара, какой‐нибудь инструмент или лампочку. Мать, видимо, то ли стеснялась, то ли была слишком занята, и сама не приходила, но ее сын Карло был очень приятный и любознательный – и лет ему было ровно столько же, сколько моему Малышу Блю. Я вручала ему то, за чем он пришел, а к этому прибавляла печенье, и мы каждый раз болтали о всякой ерунде столько, сколько мне удавалось его удержать. Стоя на холодном крыльце и глядя, как он уходит – останавливается во дворе поиграть с собаками или скатать снежок, улыбающийся, сопливый и краснощекий, и прямые черные волосы торчат из‐под вязаной шапки точь‐в-точь, как торчали бы, наверное, у моего сына, – я невольно представляла себе, что этот укутанный ребенок – мой собственный, и приноровилась измерять по Карлосу, как растет Малыш Блю.

Наступила весна 1956 года, и у всех стало так много забот на фермах, что было не до сборищ. Мой участок тоже понемногу просыпался после зимы, и я с радостью все плотнее втягивалась в ритм ежедневной работы. Набухшие, блестящие и многообещающие, появились персиковые бутоны, и на этот раз их было в два раза больше, чем прошлой весной. Нам бы страстно хотелось – и бутонам, и мне, – чтобы им позволили просто распуститься. Но Грини рекомендовал еще один год отдыха, и я снова неделю за неделей обрезала бутоны. В этом году задача причиняла мне уже чуть меньше боли, чем в прошлом году, потому что налицо были доказательства того, что методика Грини работает и просто нужно еще немного потерпеть. Я посадила огород, починила водопровод и прочистила каналы и изучила особенности своей новой земли, исследовав