– В нечистоте жертвы. В ней слишком мало крови исседонов, всего лишь четверть.

– Но разве Всевышний Бог, дающий жизнь, и Великие Духи, следящие за жизнью, не знают про закон «Об освящении разбавленной крови»? – в голосе Сургона за нарочитой почтительностью проскользнули ноты сильного раздражения. – Разве приготовленный к жертвоприношению внук Боеру Холви не стал исседоном, пройдя обряд инициации? И разве Большой Круг Старейшин не обсуждал заранее детали сегодняшнего ритуала?

– Всевышний Бог, дающий жизнь, и Великие Духи, следящие за жизнью, являют свою волю вне зависимости от людских законов и обсуждений, – сказал Рузавал.

– Что же предложили Верховному вождю и жрецу Рузавалу Всевышний Бог, дающий жизнь, и Великие Духи, следящие за жизнью? – поинтересовался Сургон. – Ведь мы не можем отменить жертвоприношения, иначе народ исседонов постигнут несчастья.

– Они предложили согласно обычаю предков принести в жертву одного из чистых исседонов, самого достойного из нас: самого умного, сильного, энергичного, решительного, так, чтобы вобрав его сущность, весь народ исполнился этих достоинств.

Провисшая часть лица Сургона вдруг нервно дёрнулась.

– Всевышний Бог и Великие Духи не могли потребовать такого от исседонов, которых и так осталось слишком мало!

– Разве ты, Сургон, присутствовал при общении со Всевышним Богом и Великими духами? – спросил Рузавал. – Или, может быть, ты боишься чести оказаться достойнейшим из нас?

– Мне нечего бояться, – ненавидяще глядя на Рузавала, проговорил Сургон. – Голосование Большого Круга Старейшин ещё не состоялось, и о том, кому будет оказана честь, известно лишь Всевышнему Богу, дающему жизнь.

– Тогда надо торопиться, ибо ритуальная ночь не бесконечна. Старейшины Большого Круга! – громогласно произнёс Рузавал. – Я прошу вас приблизиться и по традиции предков осуществить выбор ритуальной жертвы.

Отделившись от толпы, возле столба с черепом собралось десятка два исседонов, часть из которых были женщины.

– Старейшины Большого Круга! – обратился к вышедшим Рузавал. – Сейчас каждый из вас получит глиняную табличку, на которой должен будет указать имя самого достойного, на ваш взгляд, чистого исседона из ныне живущих и присутствующих здесь. В случае, если избранных окажется двое или больше, будет проведён дополнительный этап голосования. Возьмите таблички и костяные стержни для писания.

Исседон-таксист с красными пятнами на теле, склоняясь, вынес и раздал старейшинам средства для голосования.

– Можно начинать! – объявил Рузавал.

– И таблички оказались заготовлены, – недобро усмехнулся Сургон, беря свою часть принадлежностей.

Не поглядев на него, Рузавал остановил взгляд на Алексе, которого возле жертвенного камня продолжал удерживать ветеринар Гызат.

– Убери его отсюда, – сказал Рузавал Гызату, – можешь недалеко, чтобы был на виду.

Пока ветеринар оттаскивал пленника с поляны и привязывал к ближайшему дереву, голосование завершилось. Алекс, для которого и с нового места происходящее оставалось в поле зрения, видел, как Рузавал просмотрел заполненные таблички, разложил их в аккуратные стопки и, посчитав количество в каждой из стопок, во всеуслышание объявил:

– Братья и сёстры! Процесс волеизъявления старейшин Большого Круга завершён и не требует продолжения! В соответствие с результатами подсчёта голосов исседоном, удостоенным чести стать жертвенной плотью для своего народа, выбран… Сургон!

Рузавал рассыпал самую высокую стопку.

– Каждый из вас может сам проверить поданные за него голоса.

Толпа загудела. Сургон, услышав результат голосования, кинулся к табличкам и, удостоверившись, что Рузавал не лжёт, отшатнулся от них.

– Нет! – закричал он. – Это всё подстроено! Подстроено Рузавалом! Он давно плетёт против меня интриги. Он боится меня, боится, что я займу его место. Братья и сёстры! – закричал Сургон толпе. – Не слушайте Рузавала. Хватайте его и насытьтесь его кровью! Мы выберем нового Верховного вождя и жреца исседонов, достойного нашей общины!

Старейшины Большого Круга, кто с осуждением, кто с сочувствием смотрели на беснующегося Сургона. Но сомнений в их лицах не было. Поняв это, Сургон попятился к чаще и, развернувшись, метнулся под её укрытие. Не добежав нескольких шагов, он дёрнулся и осел как подкошенный. Ветеринар Гызат, приблизившись, вытащил из спины Сургона иглу.

– Несите его сюда, – приказал Рузавал.

Двое исседонов, подхватив обмякшего Сургона, вернули его в круг. Сторож турбазы обратился к Рузавалу:

– О Верховный вождь и жрец народа исседонов Рузавал! Согласны ли Всевышний Бог, дающий жизнь, и Великие Духи, следящие за жизнью, принять ту жертву, что предстала пред ними на закате солнца, а пред народом исседонов – в свете жертвенного огня?

– Да, – сказал Рузавал, – согласны.

– Да будет так! – поклонился сторож и скрылся в толпе.

– Да будет так! – провозгласил Рузавал.

Толпа кровожадно зашумела. Рузавал вылил на голову жертвы воду из чаши, двое исседонов, сорвав с Сургона одежду, распластали его на гранитном камне, и когда по распластанному телу пробежали судороги, свидетельствуя об окончании действия паралитического вещества, ветеринар Гызат взялся за свои инструменты.

Истязание Сургона продолжалось не менее двух часов. Глядя на извивающееся, кричащее сквозь кляп человеческое существо, толпа исседонов живо обсуждала происходящее, словно присутствовала на увлекательном зрелище, а не являлась свидетелем страшных мук своего соплеменника и совсем недавно одного из старейшин Большого Круга. Когда муки Сургона кончились, ветеринар Гызат перерезал ему горло, и присутствующие, вначале Рузавал, а за ним все остальные, торжественно испили тёплую кровь. Омыв тело Сургона и зажарив его на костре, исседоны приступили к кульминации мистерии – каннибальской трапезе, предваряла которую общая молитва. Здесь же на костре стали жарить и другое мясо, принесённое с собой, происхождение которого было неизвестно. Изготовленные из человеческих черепов чаши, имевшиеся у каждого исседона, или как минимум у каждой семьи, до краёв наполнялись вином, так что вскоре людоедское застолье превратилось в буйное веселье, завершившееся песнопениями и плясками. В целях безопасности исседоны выставили по лесу многочисленные дозоры, и дозорные, подходя к общему столу и отведав угощение, отправлялись обратно на посты.

Всё это время о привязанном к дереву Алексе никто не вспоминал. Опутанный верёвками, он наблюдал происходящее, сотрясаясь от отвращения и ужаса. Как мог, он старался не замечать в скопище исседонов Таисию, но она всё равно попадалась ему на глаза то вонзающей зубы в мясо Сургона, то скачущей в веселье возле костра.

Под утро пиршество кончилось. Совершив ещё одну совместную молитву, исседоны группами и по одному стали растворяться в рассветной мгле, следуя в заросли леса, или отплывая в лодках от берега. Несколько оставшихся исседонов, среди которых была и Таисия, под надзором правителя Разувала принялись за уборку поляны. Уборщики поместили в лакированный ларец золотой череп; выкопали столб и отнесли его в глубокую чащу; аккуратно сложили в чистый мешок кости и череп Сургона; тщательно вымыли жертвенный камень; а под конец собрали мусор и ликвидировали следы костра. И если бы не горький дым, пропитавший окружающий лес и стелящийся над озером, которое под утро стало безмолвным, безвольно-плоским, будто опустошённым, трудно было представить, что творилось на этой поляне минувшей ночью.