– Тебе, наверное, до меня в то Рождество не было дела, потому что ты получил от родителей в подарок игровую приставку, которую тут же уволок в свою комнату, – сказал Вильям. – А я нашёл под ёлкой только поздравительную открытку с раскрашенным крестиком и отчаянно разревелся. Мама кинулась меня утешать. Она сказала, что подарок мой не простой, а с секретом, как любил делать дедушка, и чтобы я посмотрел в ту сторону, куда смотрит крестик. Я установил открытку на прежнее место, развернулся посмотреть, куда «смотрит крестик», и увидел там огромную коробку с самосвалом: мой подарок был просто слишком большой, чтобы поместиться под ёлкой.

– Самосвал помню, – сказал Алекс.

– Ещё бы! – расплылся Вильям. – Шикарный был самосвал. Его кузов до сих пор стоит у меня под всякие мелочи.

– И ты хочешь сказать…

– Вот именно, – кивнул Вильям. – Что следовало бы глянуть, куда «смотрит крестик».

– Почему же ты раньше об этом молчал? – возмутился Алекс.

– Откуда я знал, что ты ищешь какой-то подарок? – развёл руками Вильям. – Вспомни лучше, что располагалось напротив стены с крестиком? Ведь ты там был.

Алекс напряг память.

– Ничего. Сад.

– Ну, возможно, следует покопать в саду. Он большой?

– Подожди, – перебил брата Алекс. – Там, кажется… Точно! Там находилась купальня!

– Купальня?

– Она называется «русская баня». Я мылся в такой. По виду – маленький дом, и тоже из брёвен.

– Значит в дополнение к рытью сада надо будет разобрать каждое бревно «русской бани». Но для начала выкупить землю вместе с домом и купальней, а то хозяевам может не понравиться чужая активность на своём участке. Ты собираешься этим заняться?

Алекс покачал головой:

– Иностранцам попасть в Миасс обычным порядком нет ни какой возможности: в этом городе делают ракеты.

– Нет возможности? – удивился Вильям. – Ах, да, Света говорила что-то такое. Но, насколько я понял, это было давно, ещё в Советском Союзе.

Алекс понимающе усмехнулся: Сургон солгал и насчёт «закрытого города»:и тоже с целью ограничить чрезмерную тягу гостя к самостоятельным перемещениям.

– А сейчас все родственники Светы зовут меня в гости, – сообщил Вильям. – Слушай, у неё, оказывается, столько родственников!

– Даже если иностранцы имеют право посещать Миасс, я всё равно не поеду, – сказал Алекс. – Может быть, ты?

– Ни за что.

Оба слишком хорошо помнили коробку с отрубленными руками четырёхпалого исседона. После её получения возле палаты Алекса был установлен круглосуточный полицейский пост, а Вильям, мало того что отказался без сопровождения доктора Светы покидать пределы больницы, так теперь свадьбу намеревался устроить исключительно в Соединённых Штатах, ломая голову над тем, где найти денег на приезд многочисленных русских родственников.

– Но у меня есть предложение… – сказал Алекс, поворачиваясь к компьютеру.

Братья быстро сочинили текст. Алекс распечатал его на принтере и вложил в конверт вместе с фотографией Бориса Холвишев, сделанной у бревенчатой стены. Затем Алекс и Вильям отправились в нотариальную контору, где, оставив конверт, распорядились вручить его своим потомкам спустя тридцать лет после смерти последнего из братьев. 

 Сургон, закончив читать вслух, поднял к губам изготовленную из черепа чашу и с удовольствием отхлебнул вина. Недавно покрытая позолотой чаша сверкала на свету ярче, чем золотой перстень на одном из пальцев, её обхватывающих.

– Роман готов, – с удовлетворением констатировал Сургон, – можно отправлять в редакцию.

В лесной лаборатории было пусто и холодно. Вещи вывезли ещё два дня назад, и сейчас оставалось захватить кое-какие мелочи и прибраться в остающихся на зиму помещениях. Лес за окнами дышал шумно, со свистом, будто ветеринар Гызат, а с сизого неба иногда падал серый колючий снег.

– Только я не могу понять, – задумчиво произнёс Сургон, – финал романа сочинил я сам, или эти виденья промелькнули в мозгу Алекса Коннелла, когда его повели к жертвенному камню, а уже потом посредством чаши передались мне?

Сургон глянул на неровный золочёный сосуд в своей руке и отпил ещё вина.

– Ведь посмотрите, как всё ярко и достоверно описано: и про мою ужасную смерть, и про его неожиданного спасителя, и про приезд отца с братом. Интересно, работает ли вправду в больнице молодая врач Светлана Андреевна? Вряд ли.

– Мне больше всего понравилось про поцелуй в заклеенный скотчем рот, – засмеялась Таисия, сметая с пола мусор. – И про то, как я потом захромала. Получается, Алекс догадался, с кем он придавался любви, становясь исседоном?

Ветеринар Гызат, принёсший чемодан с инструментом, ждал, когда можно будет отправиться в дорогу.

– Твой вопрос очень интересен, – сказал Сургон, закрывая ноутбук. – Ведь если это всё мысли Алекса, а не мои, то значит, на него в предсмертные минуты нашло озарение, и он догадался не только про тебя, но и про клад своего деда, Боеру Холви, и тогда непременно стоит поискать золото в бане. Я просто заинтригован.

Допив вино, он сполоснул золочёную чашу во дворе и, вернувшись, передал её ветеринару Гызату.

– Пора на зимнюю квартиру, – сказал Сургон, – копаться, как архивная крыса, в картотеке. – Он застегнул пальто и пристроил на плече сумку с ноутбуком. – Три года пролетят быстро, и нужно уже сейчас подбирать следующую жертву, достойную народа исседонов.

Выйдя из заброшенной лаборатории, Сургон и Таисия наблюдали, как ветеринар Гызат закрывает дверь на большой навесной замок. Затем все трое двинулись по направлению к городу Миассу, лежавшему у подножия Ильменского хребта. С ближайшей горы на них смотрел жёлтыми глазами вожак стаи одичавших собак. Его шерсть колыхалась от налетающего ветра, а снег, падая на морду, плавился и стекал каплями к губам. С силой оттолкнувшись от холодеющей земли, вожак направился вниз – наперерез троим людям, двигавшимся по едва видимой лесной дороге. Он приближался к ним, убыстряя бег, не суетясь и не оглядываясь, как и подобает вожаку непобедимой стаи, уверенному, что она несётся вслед за ним, яростно оскалив пасти в предвкушении скорой добычи.

КОНЕЦ