Я и по сей день не понимаю, почему Азена приняла решение взять под своё покровительство небольшую группу людей. Калатур только пожимал плечами и говорил о том, что у Ард Рены древняя кровь и нужно быть благодарным за защиту. Впрочем, мы были не единственными не силлинами, прибившимися к сопровождению королевы.

На следующий вечер я познакомился с Амадеем. Старый менестрель по-свойски подсел к нашему костру, предложив сыграть пару баллад. Это казалось чем-то странным и даже нелепым, но отказывать было неловко. Я заснул под его пение, а на утро чувствовал себя так, будто проспал неделю. Уже после войны я узнал, что Амадей — лазенис. Порой я думаю о том, что этот менестрель уже был стариком, когда я родился, и не изменился, хотя я уже состарился. Это кажется чем-то немыслимым — жить так долго. Амадей часто гостит в Лютеране, каким-то невероятным образом угадывая важные события, приходя точно к ним. Был он на моей официальной коронации, играл на моей свадьбе и, спустя пару лет, пел колыбельную для моего первенца. Я всегда рад видеть боевых товарищей. Увы, не многим посчастливилось пережить Второе Вторжение, а тех, кто прошел плечо к плечу со мной через тяготы войны, жизнь раскидала по разным уголкам Акрасии. Вернулся в Йон Калатур, уплыл в далёкий Аньшу Сиен, а Кассий положил к ногам прекрасной Кталхи целое королевство, стремясь завоевать сердце неприступной кочевницы. Из близких друзей на закате жизни рядом со мной остались лишь Рунарт и Хорн…

Тот самый рог, что сейчас хранится в сокровищнице как бесценная реликвия, подарил мне Кадан. Тогда будущий эсдо вечерами со скучающим видом слонялся то у одного костра, то у другого. Не знаю, где он взял этот рог, наверное, снял с какого-то мертвеца. Откровенно говоря, его интересовал не я, а Хорн, хотя я и по сей день не понимаю, почему Кадана заинтересовал орёл, но эти двое, на удивление, даже поладили. Кадана вообще интересовали только сражения. Лишь во время битвы он выглядел живым, а в его глазах появлялся какой-то странный огонёк азарта. Поговаривали, что он ищет смерти, но это не так. Мне кажется, он искал себя, хотя я не особо разбираюсь в хитросплетениях чужой души. Я не знаю, кто такой Кадан. В ответ на мои вопросы о нём Амадей загадочно улыбался и отвечал общими фразами, в которых можно было найти десятки смыслов.

Менестрель был не единственным лазенисом, в нашем разношерстном отряде. Рядом с Каданом часто крутилась красавица Нинав. Нежная, как лепесток розы, немного наивная молодая лазенис могла поразить из лука любого. Говорили, что она была одним из стражей таинственной Эльгасии — острова, на который ушли лазенисы, после того как Руфеон лишил их крыльев. Я не знаю, так ли это. Мы с Нинав никогда не были особенно близки, хотя мне нравилось, когда она пела под аккомпанемент Амадея.

О НЕЙ мне писать сложнее всего. Столько лет прошло, но каждый раз, когда смотрю на её портрет, к горлу подкатывает ком горечи. Порой я думаю, что нам не стоило встречаться, и тут же проклинаю себя за эти мысли. Увы, но рядом со мной нет никого, с кем я мог бы поделиться этими чувствами. Может, поэтому я изливаю душу бумаге? После той ночи я то и дело находил её взглядом. Мне не хватало решимости узнать у Калатура, кто она и как её зовут. И уж тем более я и помыслить не мог, чтобы подойти к прекрасной незнакомке и заговорить. Я страдал молча и издалека.

Всё изменилось в один вечер. Я пытался отмыть котелок, от всей души вымещая этим действом скопившееся за день раздражение. Пригоревшая крупа никак не хотела отрываться от дна, что злило меня ещё больше. Я, признаться, уже и не помню, что случилось в тот день, отчего я был так рассержен, но тогда мне казалось, что повод весомый. Может, причиной этому было особенно язвительное замечание Кассия или натирающие ноги сапоги с чужой ноги. Всё это потеряло смысл, когда я обернулся, услышав позади шуршание гравия. Я ожидал увидеть там кого угодно, хоть легион демонов, но к реке спускалась моя прекрасная незнакомка.

Не знаю, какими словами можно описать то смятение, что я испытал в тот момент. Это было нечто восхитительно-невероятное. Она будто плыла над землёй. Лёгкая, как летний ветерок, но я видел, как в бою она становится смертоносна, словно торнадо. Я до последнего не верил, что она идёт ко мне. Это казалось невозможным. Скорее небо и земля поменялись бы местами.

«Тебя зовут Лютеран?»

Она улыбалась, а у меня язык к нёбу присох. Собрав остатки решимости, я смог кивнуть.

«Меня зовут Энвиса эр Наарт».

До сих пор смешно и стыдно вспоминать наш первый разговор. Вернее, говорила Энвиса, а я стоял столбом и просто кивал, надеясь, что она не посчитает меня дураком. Не знаю, что она во мне увидела. Она — могущественная чародейка приближенная к королеве, а я тогда был простым воином без гроша за душой. Но тогда, просто подойдя и заговорив со мной, Энвиса вдохнула в меня уверенность в своих силах. Я захотел стать равным ей.

Сегодня, когда настали мирные времена, такой союз кажется невозможным. Ведь она — силлин, а я человек, даже не маг. Но в те годы это не имело значения. Неважно, сколько ты можешь прожить в мирное время. На войне ты можешь не дожить до завтра. На войне нет рас, есть лишь союзники и враги. Мы были союзниками. Я хотел защищать её и, разумеется, впечатлить, а остальное не имело значения.

Переход через хребет Ангилиска занял несколько дней. Вечерами я упорно тренировался в обращении с мечом, доставая всех подряд. Мне нужен был умелый противник, чтобы стать лучше, и я его нашел. Вернее, он нашел меня при содействии Амадея. Не знаю, что такого менестрель сказал Кадану, но тот каждый вечер приходил в наш лагерь, чтобы истязать меня. Тренировкой это сложно было назвать. Ни разу мне не удалось одолеть этого воина. Я ходил весь побитый и грязный, наглотавшийся земли и пыли, но оно того стоило — после тренировок всегда приходила Энвиса. Она мило улыбалась, обрабатывая мои ссадины и царапины, а я чувствовал себя самым счастливым во всей Акрасии.

Признавать собственную слабость перед той, что заставляла моё сердце трепетать, было стыдно, но шансов на победу у меня не было. Кадан был выдающимся воином. Вряд ли