С.И. Гиндин увидел здесь проявление (ни до, ни после этого не описанного) вымышленного авторства:

Хотя Сергей Гиндин относил этот вопрос к компетенции истории литературы, а не истории поэтического языка, постараемся перенести его в область теоретической поэтики.

Сам эксперимент и дискуссия вокруг него вскрыли ряд существенных и неявных до этого предпосылок, которые сами по себе достаточно проблематичны. В поэтику незаметно оказались невольно перенесены подходы криминалистики, когда по стилю необходимо было найти автора[17]. Идиостиль и его уникальность ведущими специалистами понимались как нечто похожее на отпечатки пальцев, которые языковая личность не в состоянии изменить. Между тем, во-первых, совсем не обязательно исходить из представления об авторе как монолингве, чьи производимые тексты будут принадлежать одному языку (идиолекту). Вероятно, такое понимание есть упрощение мысли Гумбольдта о способности общеязыковой системы к бесконечному варьированию, порождению новых языков:

Но Гумбольдт вовсе не утверждает, что язык поэта ограничивается лишь одним вариантом, одним идиолектом/идиостилем. Так, если я могу говорить и на русском, и на армянском, это значит, что я в состоянии производить тексты на обоих языках, а не то, что армянский и русский – это один и тот же язык. Во-вторых, биографический автор и «создатель» идиолекта вполне могут не совпадать. В-третьих, безотносительно к тому, как они соотносятся в реальности, очевидно, что «реальный» автор, на вполне законных основаниях обитающий в истории литературы или же общественной жизни[18], вряд ли допустим в лингвистической поэтике – это понятие должно быть редуцировано к наблюдаемым и проверяемым феноменам языка и текста. В качестве таковых было предложено рассматривать идиостиль и идиолект [Золян 1986, 1989]. Те ранее упомянутые понятия, которые были введены в поэтике и семиотике для обозначения автора (автор как языковая маска, текстовая стратегия, форма классификации текстов, «говорящая книга», «лирический герой», «языковая личность») в лингвистической поэтике преобразуются в механизмы порождения и восприятия.

Как и язык, идиолект и идиостиль не имеют авторов – они имеют носителей. В этом смысле фейк реален не только в силу в силу своего пусть и мнимого, но существования, которое зафиксировано в текстах. Фейк реален в первую очередь как носитель определенного типа дискурса. Реальный автор “делегировал” ему не только полномочия произнести некоторый текст, но и продекларировать наличие субъекта, несущего за него ответственность. Отсюда и управляемость фейков – это не одинокий мистификатор, а связанный с системой властных отношений субъект, паразитирующий на ряде характеристик как поэтического, так и политического дискурса. «Идет дождь, но я в это не верю» – парадокс Мура решается путем создания фейкового говорящего, который свободен от соблюдения коммуникативных обязательств за сказанное и присваивает себе право не только на текст, но и «на безответвенное дело, на безнаказанную речь».

Бурное развитие электронных технологий радикально изменило формат социальных коммуникаций. Конкуренция традиционных СМИ (прессы, радио, ТВ) и новых медиа (социальных сетей, блогосферы) довольно быстро сменилась созданием единого общего медиапространства на платформе Интернета. Более того, новостные каналы в Интернете, Facebook, Instagram, Twitter, ВКонтакте, другие социальные сети, мобильная связь с великим множеством приложений создали довольно неоднозначную ситуацию. Прежде всего, речь идет об отмечавшейся выше невиданной ранее возможности оперативной и достигающей глобальных масштабов презентации личного мнения, в том числе – выраженного в яркой эмоционально-оценочной форме. В результате, если раньше СМИ транслировали институционально отобранную социально-значимую (иногда – нормативную) информацию, то теперь медийное пространство полно личными мнениями экспертов и граждан, артистов и предпринимателей, спортсменов и писателей – вплоть до крупных политиков (аккаунты Р. Трампа, Б. Джонсона, Д. Медведева и пр.). При этом, представители власти путаются и противоречат друг другу не меньше, чем блогеры, что только дополнительно стимулирует недоверие к власти, конспирологические интерпретации решений центральной и местной власти.

Одним из трендов современной публичной коммуникации является запрос на ответственность коммуникаторов – не только и не столько институциональная в виде социального контроля с использованием достижений цифровизации, сколько ответственность личностная. Прежде всего, это, конечно же, ответственность реципиентов информации, их способность «фильтровать фейки». Что предполагает некоторые навыки. Г.Г. Почепцовым был составлен свод пропагандистских приемов, в котором были обобщены идеи Лассуэла, Э. Бернейса, У. Липпмана еще первой половины ХХ века. [Почепцов 2019a] Получился базовый свод пропагандистских приемов, практикуемых и в наше время.