– Ты мне помахала.

Я скрестила на груди руки.

– Я проявила вежливость.

– То, что ты вежлива, тоже очень странно.

– Я всегда вежлива.

Киеран поднял брови, и мне не нужно было читать его эмоции, чтобы почувствовать недоверие.

– Я собиралась предложить тебе последний кусочек шоколада, но теперь можешь об этом забыть.

Рассмеявшись, он откинулся на спинку.

– Итак, от чего тебе сейчас особенно неловко? От того, что ты пыталась кормиться от меня, или что я видел тебя голой – хотя я видел гораздо больше?..

– Тебе в самом деле не стоило затевать этот разговор, – заявила я, сверля его сердитым взглядом.

– Или дело в первозданном нотаме?

– Я уже жалею, что позвала тебя сюда. Честно? Мне немного не по себе от всего этого.

– Тебе не нужно переживать из-за того, какой ты была, когда проснулась. Так бывает.

– Как часто тебя пытались съесть только что проснувшиеся?

– Ты бы удивилась.

Я открыла рот, чтобы узнать подробности, но тут же закрыла. Наверное, не стоило сейчас поднимать эту тему.

– Я не знаю, что обо всем этом думать.

– На тебя многое свалилось. Многое для тебя изменилось за очень короткое время. Вряд ли кто-то знал бы, что об этом думать.

Я взглянула на него, желая знать, что он чувствует по поводу всего этого, но на самом деле мне хотелось выяснить, можем ли мы общаться без слов.

– Я…

– Позволь предположить, – сказал он. – У тебя есть вопрос.

Я нахмурилась и скрестила руки на груди.

– Так что? – Он посмотрел на меня.

– Ничего. – Я тяжело выдохнула. Прошло мгновение. – Киеран?

– Да?

– У меня есть вопрос.

Он вздохнул, но его губы слегка изогнулись.

– Что за вопрос, Поппи?

– Что ты чувствуешь по поводу нотама?

Мгновение он молчал, а затем переспросил:

– Что я чувствую по поводу нотама? Что думает мой народ? Они изумлены. Они благоговеют.

– Правда? – прошептала я.

Я взяла подушку и обняла ее.

– Да. – Он подошел к кровати и сел рядом со мной. – И я тоже.

Я почувствовала, что мое лицо горит.

– Не нужно. Мне от этого странно.

Он усмехнулся и опустил подбородок.

– Вряд ли ты понимаешь, почему это… честь для нас – жить в присутствии потомка богов. Мало кто в нашем народе достаточно стар, чтобы ему довелось жить среди них. Аластир был одним из немногих, и… да пошел он, правильно?

Я усмехнулась.

– Да. Пошел он.

Он улыбнулся.

– Но дети богов всегда отводили вольвенам особое место. Мы существуем в этом облике только благодаря им. Не благодаря атлантианцам.

Крепко сжав подушку, я устроилась на боку, ничего не сказав.

– Мои предки кийу были дикими и свирепыми, преданными своей стае, но их вели только инстинкты, стремление выжить и стайный образ мышления. Борьба шла за все – за пищу, за партнеров, за лидерство в стае. Мало кому удавалось прожить долго, и кийу находились на грани исчезновения, когда Никтос появился перед последней крупной стаей и попросил волков защищать детей богов в этом царстве. В обмен он предложил им человеческий облик, чтобы они могли общаться с божествами, и долгую жизнь.

– Он попросил, а не просто взял и сделал кийу вольвенами?

– Он мог. Ведь он король богов. Но он ясно дал понять, что это соглашение – не служение, а партнерство между кийу и божествами. Не может быть равенства, если нет выбора.

Он был прав.

– Интересно, почему об этом партнерстве просил Никтос? Потому что он единственный бог, способный создавать жизнь? Полагаю, что даровать человеческий облик – это все равно что создать новую жизнь. Или потому что он король богов?

– Возможно, по всем этим причинам, но еще и потому, что он – один из немногих богов, которые способны менять облик.

– Что? – Я этого не знала.

Киеран кивнул.

– Он мог принимать облик волка – белого. Ты мало что видела в Атлантии, но тебе еще доведется увидеть множество изображений и статуй Никтоса. Рядом или позади него часто изображают волка. Когда волк позади, он символизирует облик, который может принимать Никтос, а когда волк рядом, он представляет собой то предложение, сделанное стае кийу.

Я поняла это, но мои мысли двигались в определенном направлении.

– И тем не менее я не могу превращаться.

– Ты в самом деле на этом зациклилась?

– Может быть, – буркнула я. – Как бы там ни было… кто-нибудь из кийу отказался?

Киеран кивнул.

– Некоторые отказались, потому что не доверяли богу, а другие хотели оставаться какими были. Те, которые приняли предложение, получили облик смертных и стали вольвенами. Мы появились здесь раньше атлантианцев.

Это заставило меня задуматься, почему страной правят не вольвены, учитывая что они считаются равными первичным атлантианцам и божествам. Есть ли у других вольвенов власть, как у Джаспера? Как… была у Аластира?

– Хотел ли когда-нибудь вольвен править Атлантией?

– Уверен, некоторые желали власти, но в нас остался стайный инстинкт наших предков. Мы по сей день предпочитаем заботиться о наших стаях. Королевство – не стая, но среди вольвенов есть несколько лордов и леди, которые управляют небольшими городами и селениями.

Он улегся на бок, опершись на локоть так, что мы оказались лицом к лицу.

– Лорды и леди в Атлантии часто владеют землями или занимаются коммерцией. Не все они происходят из первичной линии. Среди них есть вольвены, есть наполовину смертные, а также перевертыши. Они помогают править королю с королевой. У нас нет герцогов и герцогинь, а титулы не обязательно остаются в семье. Если земля или предприятие продаются, вместе с ними переходит титул и вся ответственность.

Слушая Киерана, я понимала, как много мне еще нужно узнать об Атлантии, но я не слишком удивилась, что здесь похожая классовая структура. Я почувствовала себя увереннее, предположив, что Вознесшиеся скопировали и ее тоже. Тем не менее меня удивило, что титулы можно передавать. В Солисе только Вознесшиеся считались знатью или правящим классом, и они занимали эти позиции пожизненно – по сути вечно.

– Обнаружив, кто ты, мы не перестали почитать королеву и короля, – произнес Киеран после недолгого молчания. – Но ты… ты для нас другое. Ты – доказательство того, что мы происходим от богов.

Я склонила голову.