Несмотря на веру в то, что ее усилия, жертвы и надежда могут провести ее через эти ужасные времена и привести к хорошему концу для Локарта, в следующий раз увидев его, она сообщила ему страшную, разрывающую сердце новость: у нее случился выкидыш. Они потеряли маленького Питера. Локарт, который редко упоминал о своих глубинных чувствах в дневнике, записал: «Мура принесла вчера очень печальную новость. Я расстроен и думаю, как все закончится»[372]. Мура пыталась поднять его дух: «Не печалься о том, что я рассказала тебе вчера, чтобы эту новость было легче перенести»[373].

Горюя сама, Мура была на грани паники – тревожилась, что любовь Локарта к ней теперь, когда нет ребенка, который связал бы их будущее, ослабнет. Раньше они строили осторожные планы совместного бегства через Швецию, если его отпустят, но теперь он, казалось, колебался. «Я очень расстроена, что ты так горюешь, – написала она ему. – Теперь ты, наверное, меньше любишь меня?» Мура пообещала компенсировать потерю: «Не тревожься, Малыш. Даст Бог, позднее я смогу подарить тебе прелестного крепкого мальчика»[374].

Петерс все еще предрекал, что Локарта будут судить, но Мура не сдавалась. Какие бы средства и методы убеждения ни были в ее арсенале (а ее чары были просто поразительны, как могли засвидетельствовать все, кто когда-либо ее знал), она привела их в действие. Три дня спустя Локарт был официально уведомлен, что его освободят. Посол Литвинов и сотрудники советского посольства были освобождены из Брикстонской тюрьмы и отправлены назад в Россию, а Локарт должен был стать частью этого обмена.

Несмотря на эту новость, он все еще был подавлен и плохо спал. Потеря ребенка, перспектива отъезда из России без Муры и третья годовщина гибели его младшего брата на Западном фронте – все вместе это подавило его дух и мужество, и он чувствовал себя загнанным в угол.

Единственное, что подняло ему настроение, – это еще одно посещение Муры. Ее снова привел Петерс. На этот раз чекист был во всей красе: в кожанке с маузером на поясе; он принес подтверждение, что Локарт будет свободен через несколько дней. Но важнее всего, он привел Муру, и на этот раз разрешил им поговорить.

«Встреча была замечательной», – записал Локарт в своем дневнике[375]. В последние несколько дней его пребывания в Кремле ей было разрешено проводить с ним целые дни. Впоследствии Мура будет вспоминать эти драгоценные часы с глубоким чувством: «Как близки мы были друг другу – в целом мире не существовало ничего, кроме тебя и меня». Они совершали долгие прогулки в садах Кремля, много разговаривали и сидели в уютной тишине: «Мы сидели близко-близко друг к другу и были такими счастливыми, полными радости просто оттого, что мы вместе после ужасного испытания. Как я была счастлива, как счастлива»[376].

Вскоре стало ясно, почему у Локарта были сомнения относительно их плана уехать в Швецию. Он серьезно обдумывал перспективу остаться в России. Петерс, который питал к Муре нежные чувства и, по-видимому, относился к Локарту с неким необычным сочетанием естественной неприязни, ревности и дружеской привязанности, не мог понять, как тот может даже рассматривать возможность оставить Муру и вернуться назад в свой прогнивший, ветшающий капиталистический мир. Локарт разделял его недоверие. Ему совершенно не нравилось то, как ведет себя его страна во время кризиса в России, и подобно другим современным ему молодым людям его все еще привлекал исчезающий идеал демократических свобод, которые дала и могла еще дать революция. Петерс наблюдал за нерешительностью Локарта с интересом, но тогда держал свои мысли при себе.

Призванный обеспечить освобождение Локарта, Петерс должен был заняться его деталями. Он отвечал в ЧК за расследование заговора союзников. Локарт обвинялся – действительно его поймали за руку – в самом ужасном заговоре против советского правительства. Его имя сочилось кровью в советской прессе. И его освобождение требовалось еще оправдать в глазах народа и правительства (от имени ЧК). Было слишком поздно убирать его с переднего плана – он был признан руководителем и вдохновителем заговора, который носил его имя. Но когда Петерс составлял на него досье по этому делу и писал отчет, он начал систематически манипулировать фактами, разрезая нити, связывавшие Локарта с этим заговором, минимизируя его участие в нем и порочность его характера.

Петерс уже сфальсифицировал свой отчет так, чтобы миссии союзников выглядели более виновными, а ЧК – менее виновной, чем они были. Он скрыл план использования латышских агентов-провокаторов, предложенный Дзержинским, который являлся нарушением закона о дипломатической неприкосновенности. Петерс написал, что заговор был полностью разработан союзниками, а разоблачен благодаря верности полковника Берзина, к которому обратился Смидкен («агент Локарта») и который немедленно поднял тревогу. С учетом этого ложного исходного условия еще немножко лжи и искажения фактов были не лишними[377].

Самой простой задачей было отделить Локарта от его шпионского круга, замкнутого на Александра Фрайда, – быть может, самой отягчающей части его деятельности. Это было достигнуто благодаря заявлению, что Мария Фрайд была задержана при доставке свертка с секретными документами на квартиру, снятую Сиднеем Рейли и его любовницей, а не на квартиру Локарта. К тому времени, когда Петерс закончил описывать роль Фрайдов в предоставлении военной и экономической разведывательной информации для заговора, все выглядело так, будто они имели дело почти со всеми шпионами и консулами союзников в Москве, кроме Локарта[378].