Места были недалеко отпрохода иочень близко кограждению. Сначала выступали гимнасты. Левин, глядя наотработанные домелочей движения, даже подумал, что вот домиллиметров жевсе продумано иотработанно. Сотни часов тренировок. Почему так нельзя вфутболе? Есть жеуних понятие «домашняя заготовка». Вот если быполучающие десятки миллионов рублей российские футболисты так отрабатывали свои домашние заготовки— сточностью додолей секунды имиллиметров— может, уних чего ивышло бы, кроме позора.

Вперерывах довольно несмешно для взрослого человека шутили клоуны. Адети визжали ирадовались. Да, цирк— это для детей, после шестидесяти сюда заходить нестоит. Когда мимо проносились лошади, отних воняло, прямо удар пообонянию. Аещё Левин понял, что простыл. Попросил Марину лоб потрогать, иона кивнула— да, горячий. Иумоляюще посмотрела, вовтором отделение жетигры.

—Сиди. Япойду вфойе выйду, атотут душно ивоняет.

Владимир Ильич так исделал, прошёл сначала втуалет, умылся, апотом вышел ввестибюль иприсел там наскамейку. Всё жеСоветский Союз, неотнять— кнему подошла женщина израздевалки испросила:

—Всё лихорошо свами, молодой человек?

—Душно, япосижу… Аможно, якуртку заберу? Наулице лучше подышу.

Говорить, что запах конского пота ипрочей мочи цирковой чуть нервотные рефлексы вызвал унего, Владимир Ильич нестал. Женщина, наверное, любит свой цирк, зачем еёрасстраивать?

Снег иветер, как помановению волшебной палочки, прекратились, пока Костик полчаса налошадей иклоунов любовался. Остался небольшой морозец, ивсвете фонарей красиво пар отдыхивался. Облачко пересекало полоску света ипревращалось пусть вущербную, норадугу. Голова болеть почти перестала уВладимира Ильича, ион, чтобы совсем уж«выздороветь», решил неидти назад ввонючий цирк, апогулять, подождать ребят иМарину наулице. Сэтой стороны, отвхода недалеко, проходила трамвайная линия, извонками трамваи больную голову раздражали, тут жеещё иоживлённая дорога проходила, иотнеё тянуло бензином. Обострённое головной болью обоняние попросило отойти подальше.

Владимир Ильич пошёл влевую отвхода сторону, решил цирк покругу обойти, ноупёрся взабор. Иладно, есть жеиправая сторона. Костик постоял около забора, совершил головой несколько вращательных движений, идаже помассировал шею под шарфом. Головная боль почти унялась, ещё минут десять насвежем воздухе— ипройдёт окончательно. Левин двинулся вобратную сторону, играла вцирке музыка идаже казалось, аможет инеказалось, слышался детский смех. Владимир Ильич дошёл доконца дорожки расчищенной, дальше была протоптанная вснегу «козья тропа». Интересно, акуда она может вести? Неодин жечеловек прошёл, много, широкая такая «козья тропа», крупные козлы ичасто поней ходят. Левин шагнул нанеё исделал несколько шагов, всё время почему-то ожидая окрика вспину:

—Куда прёшь⁈

Нет. Никто некричал. Тропа обогнула будочку ивышла кгрунтовой наезженной дороге, которая тянулась когромному котловану. Точно, вСвердловске жестроят вторую повысоте вСССР ипятую, кажется, вмире телевизионную вышку, которую так инепостроят ипотом будут тридцать лет решать, как снести. Иведь каким-то хитрым способом снесут, неразгромив полгорода, носейчас изкотлована торчал небольшой огрызок. Внизу ярко горели фонари исуетились люди. Аведь часов восемь вечера, ипогода ещё полчаса назад была несамая благоприятная для строительства телебашни. Ветер.

Левин уже хотел идти назад, когда состороны центральной дороги промчалась милицейская машина свключённой мигалкой, аследом показался целый кортеж изчёрных волг идаже двух чаек.

—Ухты! Это кого натаких машинах принесло?

Владимир Ильич решил посмотреть.

Онпрошёл посворотке метров пятьдесят истал спускаться вкотлован. Иопять почему-то окрик вспину ожидал. Оказался никому ненужен.

Машины остановились возле освещённого фонарями провала вкруглой стене иизних стали выползать бочком толстенькие люди вчёрных пальто иондатровых, атоибобровых шапках. Шишки! Однозначно.

Товарищи вылезли измашин истали обходить подножие телебашни, но, очевидно, там вочто-то упёрлись иразвернулись обратно. Впереди шёл колобок вчёрной куртке и— как, блин, эта шапка называется?— пирожке таком брежневском изкаракуля. Онгромко говорил полуобернувшись кследующим заним шишкам. Левин продолжал спускаться вкотлован, сам непонимая зачем, словно тянуло туда. Когда догруппы товарищей оставалось метров двадцать, Владимир Ильич вярком свете прожекторов, направленных как раз впроём цоколя башни, узнал идущего сразу затолстячком человека. Высокий, даже выше Костика сего ста восьмьюдесятью сантиметрами, человек был втакой же, как иусамого Квасина, бобровой шапке коричневой. Длинноватое чуть брыластое лицо. Исамый противный вмире голос:

—Как тот такой же, так иэтот, понимаешь. Два индюка…

Ирассмеялся. Итоварищи захихикали снебольшим перерывом, соображали, видимо, шутка это или нет, нораз Первый Секретарь Свердловского обкома потом засмеялся, тоиимсам бог велел.

Что-то щёлкнуло вголове уВладимира Ильича. Этот здоровый упитанный мерзавец пустит помиру богатейшую страну иразвалит еёнакуски. Да, начнёт неон, аещё больший предатель Горбачёв, ноименно Ельцин из-за своих притязаний навласть любой ценой развалит СССР. Сколько людей пострадает, даже несосчитать. Одна война России сУкраиной чего стоит. Слова вырвались сами:

—Чтобы тыспился. Насмерть. Алкаш,— Левин вздохнул и, зажмурившись, добавил:— Крекс-фекс-пекс.

Владимир Ильич опаздывал, инепросто опаздывал, аопаздывал так опаздывал— натри почти часа. Наскамейке впарке, вкоторый они постоянно ходили сМарьяной, онкак всякий нормальный тинэйджер, вырезал презентованным фельдшером тётей Леной скальпелем сердце, проткнутое стрелой, идальше написал: «Вова + Марьяна =Л». Иниже приписал: «среда в12.00». Инеуспокоился. Точно такую женадпись сприпиской «внашем парке» накарябал возле подъезда, вкотором они жили. Давно накарябал, вконце августа ещё, икаждую среду мотался вМоскву, ипросиживал пару часов наскамейке, вглядываясь вкаждую высокую девушку. Один раз даже бросился кодной высокой блондинке, перепугав тудоикоты.

—Марьяна! Это ты?

Девушка шла вжёлтой куртке ивруке несла спортивную сумку наплече. Этой сумкой она отЛевина иотмахнулась.

—Съям тиМорьнна,— идальше чего-то навенгерском, должно быть.

Иностранка ускорила шаг, опасливо оглядываясь нанеадекватного молодого человека.

ВМоскву посредам итак итак приходилось мотаться. Рассказ истатья вжурнале «Юность» нашли отклик всердцах советских людей. Просили писем— получите. Писем были мешки. Десятки обычных картофельных мешков, вкоторые работники отдела писем редакции складывали корреспонденцию для Квасина. Чёрт быего побрал.

Если можно открыто ругать городской транспорт, даещё будет человек, который это прочитает, топопробуй остановить праведный поток народного негодования. Владимир Ильич все письма увозил ссобой вГольево итам повечерам старался прочесть. Свободного времени унего оказалось сизбытком. Готовить еду ненужно, стоять вочереди запродуктами— тем более идаже посуду мыть ненадо. Аещё нет телевизора. Вхолле гостиницы сельской был небольшой чёрно-белый «Рекорд», носпустившись пару раз вечером посмотреть кино или даже передачу «Вокруг смеха», Левин понял, что это неудовольствие, апытка: плохой звук, несмешные восновном шутки, которые онктому жеуже много раз слышал. Посидел пару минут, инаэтом выдержка заканчивалась. Уходил ксебе вномер. Там мешок писем очередной.