— Про это ты мне говорил.

— А вот баба моя из монастыря уезжать отказывается. Хворая она у меня, руками мается. Пальцы вот такие, — Ёган показывает, какие у жены страшно толстые пальцы, — да все кривые, узловатые, сама ничего делать не может, только молится. Говорит: зачем я вам, только в обузу буду. Так что дом у меня на старшей дочери. А ей уже шестнадцать. Уже сваты приходили. — Тут он добавляет важно: — Из купцов. Не поди кто с улицы. Так что уйдёт дочка, а на кого мне дом оставить, остальные-то трое малые у меня. Может, я вот тут думаю, жену завести?

— Заведи, — Волков кидает ему золотой.

— А это за что? — удивляется управляющий, поймав монету.

— Дочке на приданное.

— На приданное, — Ёган крутит золотой в пальцах, удивляется ещё больше. — А позвали-то вы меня зачем?

— Поможешь мне закопать, — сказал кавалер, похлопав по самому большому мешку.

Из мешка слышится звон монет.

— Я? — удивился Ёган.

— Ты. Не Сыча же мне для этого звать.

— О, — управляющий делает лицо строгим, — для такого дела Сыча я бы звать поостерёгся.

— Вот поэтому я тебя звал, а не его. На улице стемнело?

— Стемнело, но почему я?

— Больше некому, иди оседлай двух коней, лопату найди.

— А почему вы вашего Максимилиана с собой не возьмёте?

— Потому что он со мной едет, а ты тут остаёшься.

— А куда вы едете? — не понимал управляющий.

— Болван, мы с ним едем на войну, я уже завтра отъеду.

— Ах, на войну, — вспомнил Ёган.

— Могу и не вернуться. Юристам, да нотариусам, да банкирам деньги доверять не хочу, тебе их доверю.

— О, Господи! И много тут?

— Много. Если не вернусь, посчитаешь, будешь жене моей и Бригитт выдавать понемногу. Банкиры попытаются долг взыскать, так ты не отдавай ни одной монеты, молчи о золоте. Они попытаются от поместья куски отодрать, но, я думаю, герцог и граф за жену мою вступятся, как-никак родственница. А вот Бригитт тебе придётся помогать. У неё таких знатных родственников нет. Жена её из дома сразу выгонит. Если замуж её никто не возьмёт сразу, так дом ей купишь, или построишь. Чтобы ей с ребёнком маяться не пришлось. Сестру мою тоже не забывай. Хотя она теперь с такой дочерью с голода не умрёт. И себе тоже можешь взять, но бери по-божески и только при большой нужде.

Ёган молчал, смотрел на кавалера, разинув рот.

— Ну, чего молчишь? — спросил у него Волков.

— Ох, думаю… А может, вы кого другого для дела такого найдёте? Деньжищи-то вон какие. Где мне, мужику, с ними управиться? Там всё считать да думать надо, а я и считаю-то плохо.

Волков на пару мгновений задумался.

— Управиться тебе с ними поможет Бригитт и племянник мой, Бруно. Они оба хваткие, но ты всё равно им денег много сразу не давай.

— Ох, хоть бы вернулись, — чешет голову Ёган.

Не шибко, конечно, он умён, но другого человека, которому он мог доверить все свои деньги, у Волкова не было. Бруно ещё молод. Его обмануть могут. Бригитт… А эта может забрать все деньги и уехать, оставив Элеонору Августу с ребёнком без гроша. Уж больно умна и самолюбива рыжая красавица; своенравна, да ещё этой бабьей злой подлостью полна. За счастье своё бабье или счастье своих детей по головам пойдёт, не постесняется. С ней держи ухо в остро. Ёган… И он, конечно, может своровать золото, и его бес попутать может, но всё-таки он самый честный из тех, кто остаётся. И ничего, что умом не вышел.

— Ну, чего ты сидишь, башку чешешь, иди лопату найди и коней седлай.

Выехали в ночь уже. Темень, а у постоялого двора, где горит лампа над входом, люди, много людей. Смех женский, пьяные крики.

— И что, — удивляется кавалер, — тут всегда так людно?

— Всегда, бывает ещё больше. Это те, кому места в кабаке не хватило, — говорит Ёган. — Там за места даже драки бывают. Кабатчик хорошую деньгу зашибает, народу-то к нам много стало ездить, ой как много.

— Много? — опять удивляется кавалер. — Откуда?

— Конечно, много, — объясняет управляющий, — одних поставщиков для вашего архитектора сколько, да подёнщиков, что на него работают. Вы ж всё строите, строите. А теперь ещё и к святому нашему, в часовенку, мощам поклониться, людишки зачастили. Семьями едут, семьями. Целыми возами из Малена и окрестных сёл едут. Говорят, даже из Вильбурга приезжали, но я таких не видал. В трактире завсегда мест не хватает, так мужики ваши им ночлег сдают. Тоже наживаются. А чего же…

— И что, богомольцы да купчишки в кабаке дерутся, да с девками по ночам хохочут? — не верил кавалер.

— Нет, — сразу отвечает Ёган, — дерутся да буянят дуроломы, солдаты ваши, вы же воюете без конца, вот они и при серебре. Гуляют. Чего же не гулять, жизнь-то весёлая.

«Да, у солдата жизнь весёлая. В основном беспросветно тяжёлая, но бывает и весёлая, жаль, что у многих ещё и короткая».

Они доехали до высокого холма за кузней, на северном выезде из Эшбахта, осмотрелись, нет ли кого, и, убедившись в своём одиночестве, прямо на холме закапали в глину тяжёлый мешок с золотом. И поехали домой.

— Что молчишь? — спросил у Ёгана Волков.

— Чудно всё, чудно, что вас встретил. Что теперь тут живу. Хорошо живу, но суетно. Вечно с тревогой живу.

— Так хорошо или плохо, что встретил?

— Хорошо, конечно, хорошо, что встретил вас, господин.

— Больше господином меня не зови. Теперь говори мне «кавалер».

— Спасибо… Кавалер.

Волков протянул ему руку. Ёган крепко жал её. А Волков не сразу руку его отпускал, так и держали они рукопожатие своё. Мужик и солдат. Два столпа, на котором стоит всякое государство. Да и весь мир. А перед тем, как выпустить руку, рыцарь сказал управляющему:

— Коли не вернусь, за бабами моими присмотри и за детьми, если родятся.

— Обещаю, господин… Кавалер, — отвечал Ёган.

Он пришёл совсем поздно, а она не спит. Не хотелось ему этот разговор ночью затевать, но Бригитт словно чувствовала что-то. Сидела в перинах. Волосы прекрасные под чепцом, тело прекрасное под простой рубахой.

— Отчего вы не спите? — спросил он.

— А куда вы с Ёганом ездили?

Трудно с такой жить — всё видит, всё замечает. Кавалер сел на кровать стал снимать сапоги, но перед тем кинул на перину рядом с ней кошель.

— Что это? — сразу насторожилась красавица. Но к кошельку не прикасается.

— Завтра уезжаю.

Она только смотрит на него зло. Губки поджала свои.

— Карл войско выводит послезавтра, но я поеду пораньше, — объясняет он. — В Ланне дела есть.