– Про погоны не подумал, – сокрушенно признался Женька. – Надо было с шинели снять. Правда, они уже выглядели, будто молью тронутые.

– Что уж там, основательно нас «калька» оттрахала, – сказала Катрин. – Три-четыре дня – крайний срок для шмоток. Проверяли, перепроверяли – аксиома.

– Ладно, изложишь по возвращении. Сейчас идем знакомиться с группой прикрытия. Парни опытные, но в детали, естественно, не посвящены. Идем брать важного чина, местоположение которого известно по агентурным данным. То есть по вашим. Вы командированы из Москвы, так что не забывайте по-столичному поглядывать и задирать нос. Вы – спецура.

– Могу ворот гимнастерки расстегнуть, – сообщила Катрин. – Тогда ничего задирать не нужно.

– Сегодня эротические фокусы не пройдут, – напомнил Варварин. – Бойцов смущать незачем, а на объект твои чары вряд ли подействуют. Объект недавно из Берлина, оголодать не успел, да и дамочки у него там не из последних были.

– Это я хуже каких-то немецких прошмандовок?! – возмутилась Катрин.

– Ты, несомненно, лучше. Но в данный момент еще и определенно замурзаннее, – справедливо напомнил капитан. – Вот если возьмем, сможешь ему характерно улыбнуться. У тебя жутко получается, прямо мороз по коже.

– Всего-то?

Капитан вздохнул:

– Господи, и когда ты воевать дашь спокойно, Екатерина Георгиевна.

* * *

«Хорх» кряхтел, но катил исправно. Бойцы из группы прикрытия оказались парнями крепкими, из разведроты бригады. Перегруженная машина тяжело покачивалась на неровностях улицы. Навстречу изредка попадались грузовики, пробрело с десяток легкораненых. Над городом висела «рама», но вряд ли разведчик мог разглядеть в городском лабиринте, затянутом дымом, отдельные машины.

– Через Дарвина давай, – кратко приказал капитан.

На перекрестке лежал голый толстый человек. Женьке запомнились желтые мозолистые пятки. Шагах в десяти от мертвеца валялась пара протертых до дыр башмаков. Видимо, мародеры обувь рассмотрели и бросили. Надо же, осталось еще в городе гражданское население, думающее о завтрашнем дне.

На Гиршмана пылал танк, отброшенная взрывом башня вонзилась стволом в пустующую витрину «Перукарни»[51]. Стреляли совсем рядом – за трехэтажным домом слышалась злобная дробь «дегтярева», начали лопаться ручные гранаты.

– Левее держи, нарвемся, – сказал Варварин, пытаясь удобнее пристроить свой «ППШ».

* * *

Машину и разведчиков оставили за разбитой сторожкой на краю кладбища. Невдалеке темнели облезлые купола церкви. Кладбищенский забор и крайние могилы были раскатаны танковыми гусеницами.

Уже смеркалось. В соседнем квартале, на Дзержинского, вовсю воевали: пылали дома, грохотали, долбя стены, снаряды, трескотня винтовок и пулеметов слилась в сплошной грохот. Женька, пригибаясь, бежал за начальницей. Вещмешок колотил по спине, сапоги норовили слететь с ног – разносились до безобразия. Женька придерживал локтем автомат, старался не отстать от командирши.

Катрин вдруг упала, откатилась в воронку. Женька, не успев подумать, плюхнулся за огрызок расщепленного столба. Начальница оглянулась:

– Снайпер!

Женьку что-то слегка задело по темени, – с каски скатилась щепка, – на столбе перед глазами щетинилась занозами свежая отметина.

По ноге крепко стукнули стволом автомата:

– Вперед, Земляков! Не жди!

Женька дополз до начальницы, съехал на животе в неглубокую яму.

– Ты фигли там разлегся, Евгений?

– Так я не вижу, где он.

– Ну уж не под столбом снайпер. Думать нужно.

В воронку заполз злой капитан:

– Вот черт, нужны мы ему были.

Минут пять лежали прислушиваясь. Снайпер молчал, на Дзержинского чуть утихло – только отдельные выстрелы, разрывы гранат.

– Отходят наши, – пробормотала Катрин.

– Правильно делают, – заметил капитан, поправляя каску. – Так, Евгений, сейчас снимаешь вещмешок и перебежкой вон под тот угол дома. Перебежка – это способ передвижения: короткий, но о-очень быстрый. Шестьдесят метров на физкультуре бегал?

– Тут меньше. Я с вещмешком могу.

– Отставить разговоры. Порожняком пойдешь.

Женька выпутался из лямок. Думал, отсчет начнут, но начальница лишь вдохновляюще поддала коленом. Выскочил, стараясь пригибаться ниже, кинулся через улицу. Никто вроде не стрелял, а может, сапоги топали так, что все на свете заглушили. Сел-упал под стену, автомат на коленях, но куда целиться – непонятно. Начальство тянуть не стало – поднялись одновременно, метнулись по расходящейся. Катрин успела сделать и какой-то зигзаг, упала под бетонный заборчик, попятилась, отползая к дому. Капитан уже сидел рядом, протянул вещмешок:

– Держи. Все в сохранности. Но физподготовку тебе нужно подтянуть. Филонили вы с Катериной.

– Дали бы полгода на подготовку, мы бы на олимпиаду поехали, – заметила начальница, ощупывая продранный локоть. – Ладно, дальше будет легче, дворами пройдем.

Школьное здание скалилось осколками стекол в окнах. Забор, еще забор. Спрыгнули в сугроб почти сибирских размеров. Женька попытался на ходу выскрести из голенища жесткий снег. Катрин провела группу сквозь выгоревшую пристройку, и вот он – знакомый дом.

22.35.

Угол улицы Чернышевского и переулка Маяковского

– Не в восторге я от этой литературной позиции, – едва слышно пробормотала начальница. – И авторы не из любимых, и скучновато здесь. Где твои германоязычные друзья шляются, а, Евгений?

– У них ужин задерживают, – прошептал Женька.

Сидеть становилось томительно. Начальница разглядывала в бинокль город: отсветы пожаров, взлетающие над крышами трассеры, темный силуэт ставшего не чужим Госпрома. Женьке из всех развлечений только вид на перекресток достался – пустой и безжизненный. За прошедшие два часа только немецкий тягач проволок дребезжащую подбитую машину. Никаких признаков устраивающихся на ночлег эсэсовцев. Или мемуары наврали, или… «Калька», в общем.

Лучше всего пока было командиру группы – Варварин устроился на диване в проходной комнате и спокойно спал. Холод и сырость ему не мешали – устал человек.

Женька смотрел на схваченные ледком лужицы и думал, что отчужденность все-таки чувствуется. Уходит Варварин. В смысле он-то как раз и остается. Остается пить спирт, составлять служебные записки и проверять агентурные донесения, ходить на доклады к новому начальству, бороться со шпионами и прочим неблагонадежным элементом. Будет приговаривать людей к расстрелу, ежедневно опасаться, что собственная «легенда» лопнет. Будет импровизировать, лгать. Слишком свой среди своих. Сколько он здесь пробудет? До воплощения в жизнь задуманной Отделом стратегической операции? А он есть, план операции? Или опять импровизация? Может, капитану все два года воевать? И главная задача – взять живьем одного сына австрийского таможенника? Глупость, конечно. Зачем Отделу психически нездоровый имперский канцлер? Пусть естественным путем сдохнет. Впрочем, все это не вашего ума дело, товарищ Земляков.