Это открытие ошеломляло своей простотой. Она нормальная женщина.

В интимных местах немного саднило, но это была приятная боль. Радостная дрожь охватила Джейн. В их распоряжении вся ночь.

Когда Константин вернулся с подносом, нагруженным так, что хватило бы на пятерых, они оба с аппетитом набросились на еду.

— М-м!.. — Джейн от восторга прикрыла глаза. — Пирог просто божественный. Мы должны немедленно повысить плату поварихе. — Она пошевелила пальцами, перепачканными фруктовой начинкой.

— Кажется, я забыл салфетки. — Озорно блеснув глазами, Константин потянулся к ее руке. — Позволь мне.

Джейн ахнула, когда его губы сомкнулись вокруг ее пальца. От его теплого влажного рта волны удовольствия расходились по ее телу. Его взгляд не отрывался от ее лица, и этот взгляд был жарким от желания.

Закончив с пальцами, он повернул ее кисть и поцеловал ладонь, потом его губы скользнули к запястью. Ее пульс пустился вскачь от прикосновений его языка.

— Ах ты, плут! — выдохнула Джейн.

— Я еще и не то могу.

Он притянул ее к себе поцеловать, на этот раз так двусмысленно и сладострастно, словно занимался любовью с ее ртом. Ее тело таяло, в голове помутилось.

Константин отстранился:

— Джейн, нам нужно поговорить.

После такого поцелуя Джейн не сразу пришла в себя.

— Поговорить? — нетвердо выговорила она.

Поговорить?! Когда ей надо наверстать упущенное за годы в спальне?

— Да. Мне нужно рассказать тебе, что произошло много лет назад.

Константин поднял поднос и поставил его на стол у окна. Потом сбросил бриджи и лег рядом с ней.

Джейн старалась отвести взгляд от самой интригующей части его тела. Это бестактно — так откровенно его разглядывать. И конечно, Константин натянул повыше одеяло, так что у нее не осталось возможности для дальнейших исследований. Джейн вздохнула. Сколько еще предстоит узнать!

Дрогнувшие губы Константина сказали ей, что он догадался о причине ее вздоха, и она покраснела.

— Ты хотел рассказать… — напомнила она, собирая порванное в клочья достоинство.

Константин помрачнел:

— Да. Я должен. — Он помолчал. — Ты просила рассказать о моем позоре. Возможно, тебе покажется, что моя история немного похожа на рассказ о мальчике, который все время кричал: «Волки!»

Константин откинулся на подушку, забросил одну руку за голову, другой обнял Джейн. И шумно выдохнул.

— В юности я был беспечен, безрассуден и рано обнаружил пристрастие к женщинам. Меня едва не выставили из Итона за разнообразные выходки, и отец отказался посылать меня в Оксфорд. Он сказал, что я там только напрасно потрачу время. Мои проказы, разумеется, не делали мне чести, но от них не было большого вреда. Я перерос их, но мой отец, суровый, непреклонный человек, не понимал этого. Он думал, что мой характер навсегда останется таким же, как в семнадцать лет.

— Это сурово, — сказала Джейн. — Мои кузены каких только проделок не учиняли в школе и университете. Но не думаю, что это им хоть чем-нибудь повредило.

— Потом появилась Аманда. — Константин сухо усмехнулся. — Мечта любого мужчины, красавица светского сезона. Ее родители были небогаты, не имели титула, но вложили все, что имели, в шанс дочери сделать прекрасную партию. И были решительно настроены с лихвой вернуть вложенное.

В других обстоятельствах Джейн приревновала бы Константина к юной леди, но его горький сарказм ясно давал понять, что у него не осталось к ней никаких чувств.

— Что произошло?

— Я, конечно, потерял голову от любви, — продолжал Константин. — Я был не тот сверкающий приз, о котором мечтали ее родители, но за месяцы, проведенные в Лондоне, они, должно быть, поняли, что без большого приданого или серьезных связей Аманде в высший аристократический круг все равно не попасть. Блэки — род старинный, а поместье в Бродмире хоть не такое великолепное, как Лейзенби-Холл, но большое и процветающее. Вероятно, они решили, что я лучшая перспектива, которая у нее есть.

У Джейн возникло чувство, будто она знает, что случилось дальше.

Константин насмешливо скривил губы:

— Это было нелепо и совершенно излишне. Я и так намеревался сделать ей предложение, как только получу благословение отца. С этим было непросто. В то время я, как и все юнцы, думал, что отец настроен отвергать все, мною совершаемое. Оглядываясь назад, я понимаю: он подозревал, что родители Аманды — цепкие и меркантильные люди. Я знал это — Аманда поделилась со мной некоторыми своими печалями, — но меня это не волновало. Я хотел стать для нее рыцарем на белом коне. — Он снова скривился. — Но правда заключалась в том, что она, как оказалось, отнюдь не принцесса.

Он потянулся за бокалом вина на прикроватном столике и задумчиво отпил большой глоток.

— Не сомневаюсь, ты слышала, что я скомпрометировал Аманду на домашнем приеме. На самом деле, но это только для твоих ушей, это она скомпрометировала меня. — Константин отставил бокал и насмешливо фыркнул: — Молокосос — сколько мне тогда было?.. двадцать… — я намеревался соблазнить благородную леди не больше, чем полететь на Луну. Да, я был безрассуден, но не дурак. Я знал, что скомпрометировать леди — это перейти все границы дозволенного. И потому не мог поверить, когда она глубокой ночью появилась в моей спальне.

— И вас застали. — Джейн взяла его за руку.

— Да. — Подушечкой большого пальца он поглаживал ее ладонь. — Намеренно, разумеется. Между нами ничего не было, но сам факт ее присутствия… И самое забавное, это действительно уморительно, — я бы так и не понял ее замысла, если бы Аманда не выдала свой триумф, все мне рассказав. Она меня не любила. Она была столь же амбициозна, как ее родители, но вдвое умнее, поскольку в отличие от них никогда не показывала своего истинного лица. — Константин с отвращением поморщился: — Я был так полон страсти, идеалистического пыла. И действительно считал, что люблю ее. Я готов был снести разрыв с семьей ради женитьбы на ней. А она… посмеялась надо мной.

Джейн до слез было жалко бесшабашного пылкого юношу. Ярость переполняла ее при мысли о расчетливой девице, погубившей его доброе имя. Она сжала руку Константина. Он взглянул на нее, потом на их сплетенные руки.

— Я был полон боли и уязвленной гордости. Я знал, что Аманда в глазах общества погублена, но не мог заставить себя жениться на ней после того, что произошло.

— Полагаю, все о тебе только и говорили, — сказала Джейн.

— О да, было столько суровых нотаций, проповедей, громких слов и прочих бредней! Люди, даже близкие друзья, отворачивались от меня на улице. Я притворялся, будто не замечаю. Я связался с публикой, которой было наплевать на мою мораль, но никогда не чувствовал себя там своим.