Атина объясняла, что лучший способ избежать провокаций желтой прессы — противостоять им. Если они не разрешат своим дочерям закончить семестр, это равносильно признанию в соучастии. Если леди вернутся в школу, они покажут всему миру, что не делают ничего постыдного. В противном случае они не смогут избавиться от подозрений.

Эстер понимала, в какое незавидное положение они попали. Перед ними вырисовывались две перспективы. Обе они были одинаково суровы, и ни одна не защищала от всеобщего злословия. Но единственным способом борьбы с гнусным преследованием было объединение.

В тот день, как школа официально возобновила свою работу, Атина и Эстер сидели в гостиной, терпеливо ожидая появления учениц. Они старались держаться, но с неумолимым тиканьем часиков на камине их надежды начали постепенно таять. Неожиданно входная дверь хлопнула, они разом встали и, не дожидаясь Герт, побежали встречать приехавших. В дверях стояли леди Кэтрин и ее мать, лакей вносил в дом вещи, принадлежавшие ученице. Атина была так счастлива, что принялась по очереди обнимать всех троих.

В течение часа прибыли еще три девушки, а к полудню собрались все, кроме троих. Атина отпраздновала событие грандиозным чаепитием, после которого были устроены танцы под музыку приглашенного трио музыкантов.

Но Эдварда Нэнса не так-то легко было остановить. В каждом последующем номере газеты он публиковал статьи о школе и ее ученицах. Стало очевидно, что Атина заслужила слишком дурную славу. Было невозможно игнорировать тот факт, что прохожие старались как можно скорее пройти мимо здания школы, а когда ученицы выходили на прогулку в парк, на них смотрели с любопытством и — что хуже — с осуждением. Но когда Атина вернулась в школу и увидела, что на двери было написано красной краской «Платные шлюхи», она решила, что уже недостаточно просто делать вид, что ничего не происходит.

Она наняла мальчишку, который закрасил оскорбительные слова, надела шляпу и перчатки, наняла кеб и отправилась с визитом к герцогине Твиллингем.

В вечернем Лондоне царила атмосфера праздника. Это был день, когда Наполеон проиграл битву при Ватерлоо, что означало конец войны.

Джентльмены праздновали в своих клубах, и «Уотьер» не был исключением: народу было не протолкнуться. В воздухе стоял аромат бренди и сигар. Мужчины стояли группами и пили за победу. Адмирал Джаспер Роуланд подошел к своему другу генералу Монкрифу и похлопал его по спине.

— Как зовут французского генерала, выигравшего войну?

Генерал Монкриф с черной повязкой на одном глазу пожал плечами:

— Не знаю.

Раскрасневшееся лицо адмирала Роуланда просияло.

— И я не знаю. Пока что еще ни одного такого не было.

Оглушительный хохот долетел до ушей Маршалла. Раскатистый голос адмирала он узнал бы где угодно, даже в таком невообразимом шуме. Он стал пробираться через толпу, чтобы приветствовать Роуланда.

— А вот и мой самый лучший офицер, Монкриф. Вы ведь помните капитана Хоксуорта, не так ли?

— Конечно, — ответил генерал, пожимая Маршаллу руку. — Вы сражались при Копенгагене и Трафальгаре.

— Да, сэр. Позвольте поздравить вас с победой при Ватерлоо. Это был настоящий триумф армии.

Генерал Монкриф передал Маршаллу бокал.

— Это заслуга Уэлсли. Он первоклассный стратег. Все, что от меня требовалось, это кивать в знак согласия с его предложениями.

Адмирал Роуланд взял Маршалла за локоть.

— Я многое отдал бы за то, чтобы лично встретиться с Бонапартом в открытом море. Одного взгляда на наши новейшие стопушечные корабли достаточно, чтобы война закончилась. Скажи, почему французы всегда носят желтое?

Маршалл выпил бренди и ответил:

— Не знаю, сэр.

— Чтобы быть одного цвета со своей кровью. Ха-ха-ха!

Маршалл повернулся к генералу Монкрифу:

— Сэр, вы не возражаете, если я переговорю с адмиралом с глазу на глаз?

— Пожалуйста. Прошу прошения, джентльмены.

Где-либо уединиться в клубе при таком стечении народа было невозможно, поэтому Маршалл просто понизил голос.

— Адмирал, я хотел бы поговорить с вами о перспективах моей службы на флоте.

— Я подумал о том, что ты, наверно, расстроился, когда я тебя отозвал. Ты хотел оставаться действующим офицером, когда война уже закончилась. Не беспокойся, Хоксуорт. Сражений еще осталось достаточно. Испания, Ирландия, эти надоедливые американцы.

— Я не об этом, сэр. Понимаете, я… хочу выйти в отставку.

— О! — Адмирал улыбнулся.

Маршалл не ожидал такой реакции.

— Мне кажется, что вы не слишком расстроились.

Адмирал вздохнул:

— По правде говоря, я очень надеялся, что это произойдет.

Глядя на возмущенное выражение лица Маршалла, адмирал положил ему руку на плечо.

— Пойми меня правильно, сынок. Его величество считает, что Британия обязана своим военным превосходством таким людям, как ты. Как твой начальник, я буду остро чувствовать твое отсутствие. Ни один человек не сможет тебя заменить… сомневаюсь, что человек такой храбрости, как ты, вообще когда-либо появится. Но как твой друг, я могу лишь выразить радость по поводу новости, которую ты мне сообщил. Надеюсь, что твое решение как-то связано с некоей мисс Макаллистер?

— Да, сэр.

— Флот очень ревнив, мой мальчик. Он требует от человека все его время, пока он жив. Я, например, отдал ему всю жизнь. Море отнимает у тебя радости семейной жизни, а я не хочу, чтобы ты лишился их, как это случилось со мной. Не хочу, чтобы ты, как я, поседел на службе Короне и не было никого, кто мог бы утешить тебя в старости. Но не надейся оказаться в тихой гавани с такой женщиной, как мисс Макаллистер, на которой тебе повезло жениться. Укрощение морской стихии покажется тебе пустяком по сравнению с укрощением такой особы, как она.

Маршалл улыбнулся:

— В прессе ей дана ошибочная оценка.

— Знаю. Я читал этот грязный листок. Надеюсь, что внимание публики на какое-то время отвлекут новости о нашей победе.

— Я тоже на это надеюсь.

— Мнение о ней общества может измениться, когда ты женишься на ней. — Адмирал помахал рукой и крикнул: — Монкриф!

Генерал обернулся и подошел к ним:

— Да?

— Знаешь, та леди, о которой пишут в газетах, Атина Макаллистер? Она невеста Хоксуорта.

— Правда? — удивился генерал.

— Правда. Но не верь ни единому слову, что пишут в этих газетенках. Я лично знаком с этой девушкой, и она такая же приличная, как все наши леди.

— Вы бы так не говорили, если бы знали, какой переполох поднялся при ее появлении в дамском клубе.