Доктор печально покачал головой.

– Так, значит, ничего?

– Ничего! У нас не хватило продуктов, и мы выбились из сил. Мы даже не дошли до берега, о котором упоминает Эдуард Бельчер.

– Итак, – сказал Джонсон, – мы без топлива.

– Да.

– И без провианта?

– Да.

– И вдобавок нет корабля, чтобы вернуться в Англию…

Оба замолчали. Надо было обладать незаурядным мужеством, чтобы взглянуть в лицо таким несчастьям.

– По крайней мере, – сказал Джонсон, – наше положение выяснилось. Теперь мы знаем, на что рассчитывать. Начнем же с самого необходимого. Стужа стоит лютая. Построим себе снежный домик.

– С помощью Бэлла это нетрудно сделать, – ответил доктор. – Затем сходим за санями, привезем американца и будем совещаться с Гаттерасом.

– Бедный капитан! – воскликнул Джонсон, забывая о своей участи. – Верно, он ужасно страдает.

Доктор и Джонсон вернулись к товарищам.

Гаттерас стоял неподвижно, скрестив, по своему обыкновению, руки на груди, устремив взгляд в пространство, как бы стараясь разгадать, что их ждет в будущем. Лицо его приняло обычное выражение непоколебимой твердости. О чем размышлял этот удивительный человек? Думал ли он о своем отчаянном положении и разбитых надеждах? Или, быть может, ему приходило в голову, что надо вернуться назад, поскольку обстоятельства, люди и стихии против него…

Никто не мог разгадать его мыслей. Его лицо было непроницаемо. Верный Дэк стоял возле капитана, не обращая внимание на тридцатидвухградусный мороз.

Бэлл неподвижно лежал на льду, казалось, он лишился чувств. Это могло стоить ему жизни, – он рисковал замерзнуть.

Джонсон, растолкав товарища, стал поспешно растирать ему лицо снегом и не без труда вывел из оцепенения.

– Да ну же, Бэлл, пошевеливайся! – ворчал старый моряк. – Нельзя, брат, распускаться! Вставай! Надо потолковать о наших делах да соорудить какое-нибудь пристанище. Разве ты забыл, как строят снежные дома? Пойдем, помоги мне, Бэлл. Вот этот айсберг так и напрашивается, чтобы его поковыряли! За дело! Как начнешь работать, так к тебе и придет бодрость да отвага, а без них тут пропадешь.

Бэлл, несколько ободренный этими словами, отправился за Джонсоном.

– А тем временем, – продолжал боцман, – доктор сходит за санями и привезет их вместе с собаками.

– Сию же минуту пойду, – сказал Клоубонни. – Вернусь через час.

– Вы пойдете с доктором, капитан? – спросил Джонсон, подходя к Гаттерасу.

Капитан стоял, погруженный в раздумье, однако он услыхал слова Джонсона и ответил мягким тоном:

– Нет, друг мой, я, полагаю, доктор и один с этим справится… Необходимо сегодня же принять какое-то решение. Я должен остаться один и кое-что обдумать. Идите! Действуйте, как находите нужным, а я подумаю, что предпринять.

Джонсон подошел к доктору.

– Как странно! – сказал боцман. – Кажется, гнев капитана уже прошел. Он никогда еще не говорил таким ласковым голосом.

– Да! К нему вернулось прежнее хладнокровие, – ответил доктор. – Поверьте мне, Джонсон, этот человек может спасти нас.

Клоубонни нахлобучил капюшон по самые брови и, взяв в руки остроконечную палку, зашагал к саням в облаках тумана, чуть озаренных лунными лучами.

Джонсон и Бэлл немедленно принялись за работу. Старый моряк своими прибаутками ободрял плотника, который работал молча. Строить домик не пришлось, достаточно было вырубить углубление в ледяной горе. Рубить твердый лед очень тяжело, зато жилищу обеспечена прочность. Вскоре Джонсон и Бэлл работали уже в вырубленном ими углублении, выбрасывая наружу куски, отколотые от ледяной глыбы.

Гаттерас, ходивший взад и вперед быстрыми шагами, по временам останавливался: по-видимому, ему не хотелось приближаться к месту гибели злополучного брига.

Доктор сдержал слово и быстро вернулся. Он привез Алтамонта, лежавшего на санях и накрытого палаткой. Гренландские собаки, тощие, изнуренные, голодные, с трудом тащили сани и глодали свою ременную упряжь. Пора было накормить людей и животных и дать им отдых.

Пока Джонсон и Бэлл вырубали во льду пещеру, доктор нашел небольшую чугунную печь, почти не пострадавшую от взрыва, ее погнувшуюся трубу легко было выпрямить. Через три часа ледяной дом был готов, установили печь, набили ее щепками, и она весело загудела, распространяя кругом живительное тепло.

Американца внесли в дом и положили на разостланные одеяла, четверо англичан, усевшись возле огня, стали подкрепляться остатками провизии, находившейся в санях, – горстью сухарей и горячим чаем. Гаттерас не говорил ни слова, все с уважением относились к его молчанию.

После обеда доктор знаком пригласил Джонсона выйти из хижины.

– Теперь, – сказал он, – мы будем составлять опись оставшегося у нас имущества. Необходимо в точности знать, в каком состоянии наши разбросанные повсюду богатства. Надо их собрать, потому что с минуты на минуту может пойти снег, и тогда нам не отыскать ни малейших остатков брига.

– Да, времени терять не следует, – согласился Джонсон. – Главное для нас – продукты и дерево.

– Ну, так давайте начнем дружно искать, – сказал Клоубонни, – и исследуем весь очаг взрыва, начиная с центра, постепенно доберемся до окружности.

Джонсон и доктор немедленно отправились на место, где находился раньше «Вперед». При бледном свете луны оба внимательно осматривали остатки корабля. Начались лихорадочные поиски. Доктор отдался им если не с удовольствием, то с увлечением охотника, и у него сильно билось сердце всякий раз, как ему удавалось отыскать какой-нибудь почти целый ящик. К несчастью, большинство ящиков оказались пустыми, и обломки их были разбросаны по ледяному полю.

Сила взрыва была сокрушительна. От корабля остались лишь обломки и пепел. То там, то сям валялись крупные части машины: исковерканные, изломанные, лопасти винта, отброшенные от брига на двадцать туазов, глубоко врезались в затвердевший снег, цилиндры были исковерканы и сорваны с цапф, раздавленная, треснувшая во всю длину труба, с висевшими обрывками цепей, высовывалась из-под огромной льдины, гвозди, крючки, железные скрепы руля, листы медной обшивки – все металлические части, точно картечь, разлетелись в стороны.

Но этот металл, который мог бы обогатить целое племя эскимосов, не имел в настоящее время никакого значения. Прежде всего необходимы были продукты, а их доктор находил меньше всего.

«Плохо дело, – говорил он себе. – Очевидно, кладовая, находившаяся возле крюйт-камеры, совершенно разрушена взрывом. Что не сгорело, искрошено вдребезги. Скверно! Если Джонсон не окажется счастливее меня, не знаю, что с нами будет».

Доктор в своих поисках продвигался все дальше и дальше, и ему наконец удалось собрать остатки пеммикана, около пятнадцати фунтов, четыре уцелевшие глиняные бутыли, далеко отброшенные и упавшие в рыхлый снег, содержали пять или шесть пинт водки.