Трудно не заметить склонность Поппера к самовозвеличению. В собственных глазах он — главный творец событий. Конечно, авторы автобиографий становятся главными героями по определению, таков закон жанра. Однако в Unended Quest Поппер не только укрощает дракона, сиречь Витгенштейна, но и совершает еще два подвига. Во-первых, именно он сокрушил логический позитивизм — «Боюсь, я вынужден признать себя виновным». И, во-вторых, — еще один пример попперовской тенденции приукрашивать факты — именно он помог Фридриху Вайсману вырваться из нацистской Вены:

«[В Новой Зеландии] была просто обычная должность, в то время как Кембридж предоставлял место именно беженцам. И моя жена, и я — мы оба предпочли бы Кембридж, но я решил передать это любезное приглашение тому, кто в нем больше нуждался. Поэтому я принял предложение из Новой Зеландии и обратился одновременно в Совет поддержки ученых и в Кембридж с просьбой пригласить вместо меня Фрица Вайсмана из Венского кружка. И они согласились».

Создается впечатление, что Поппер отказался от кембриджского приглашения специально, чтобы им мог воспользоваться Вайсман. Однако ни одно из писем Поппера того времени не подтверждает этого. Да и в любом случае, временная лекторская должность в Кембридже была ad personam — ее создавали именно для Поппера. Действительно, Вайсману впоследствии тоже предложили аналогичную стипендию от Совета поддержки ученых и лекторскую должность в Кембридже; действительно, Поппер горячо рекомендовал Вайсмана и Кембриджу, и Совету, — но это ни в коей мере не означает, что в случае отказа Поппера предложенное ему место автоматически перешло бы к Вайсману или к кому бы то ни было другому. Вайсман даже не упомянул Поппера в числе своих рекомендателей.

Вспомним также, как в лекции 1952 года Поппер якобы вскользь, небрежно, бросает: «Когда я в последний раз виделся с Витгенштейном…» Эта строка явно призвана создать впечатление, что таких встреч было несколько, хотя точно известно, что Витгенштейн и Поппер виделись один-единственный раз.

Так что же это — намеренная ложь? Скорее, все-таки ложная память, псевдовоспоминание, подсказанное услужливым воображением. Поппер искренне верил в правдивость своего рассказа.

«Память — самое парадоксальное из чувств, — пишет Питер Фенуик, специалист по нейропсихиатрии из Лондонского института психиатрии. — С одной стороны, она способна хранить даже самые мимолетные, казалось бы, навсегда забытые впечатления и воспроизводить их в мельчайших подробностях годы спустя; с другой стороны, она настолько ненадежна, что вполне может подвести и предать». Оценить достоверность воспоминания очень сложно. Из-за наслоения более поздних сведений, истинных или ложных, человек может запомнить не совсем то — или даже совсем не то, — что было на самом деле. Вновь и вновь прокручиваемая в воображении версия событий с легкостью берет верх над реальной: человек начинает верить, что он это не воображает, а помнит; при этом настоящее событие из памяти стирается. «Мы пока не знаем, как и когда образуются ложные воспоминания. По мнению одних исследователей, они фиксируются в мозге в момент события; другие считают, что человек сначала представляет себе некую схему событий, а потом подгоняет под нее другие события, которые не происходили на самом деле, зато согласуются с этой схемой».

Вероятно, и в Вене, и в Новой Зеландии Поппер не раз и не два представлял себе эту схватку один на один. Для него — и как для философа, и как для человека — не было высшего счастья, чем победа над Витгенштейном. Он тщательно готовился, разрабатывал план атаки, старался учесть все возможные возражения. Однако были вещи, которые он никак не мог предусмотреть: явная враждебность со стороны студентов, а главное — кочерга. На Поппера потрясание кочергой могло произвести совсем другое впечатление, чем на кембриджскую аудиторию. Они-то давно привыкли к Витгенштейну — хотя в тот вечер, даже по их меркам, он был чересчур взволнован.

И вдруг Витгенштейн исчезает — совершенно неожиданно и, похоже, просто разозлившись на слова, сказанные не Поппером, а другим человеком. Битва ничем не закончилась, она не выиграна и не проиграна — ее как бы и не было вовсе.

Когда долго и тревожно мечтаешь о чем-то и это «что-то» наконец происходит, то ты вновь и вновь прокручиваешь его в голове, останавливаясь на самых важных для себя-моментах. Другие, менее важные, изглаживаются напрочь; события меняют порядок и последовательность; образуются новые причинно-следственные связи. Результат этого процесса закрепляется в памяти и становится воспоминанием.

Остается еще вопрос, почему Поппер в своей автобиографии привел неверную дату — 26 октября. На него ответить куда проще. В 1968 году, когда его попросили проверить версию Маклендона, Поппер обратился к тогдашнему секретарю Клуба моральных наук, и та сверилась с протоколом; протокол же Васфи Хайджаб расшифровал на следующий день после заседания, в субботу, и дату поставил соответствующую: 26 октября. Если бы Поппер перерыл у себя дома в Пенне горы бумаг, состоящие из тысяч писем, статей, речей и разнообразных черновиков, он мог бы найти и записи к тому докладу, — а на них стояла подлинная дата, 25 октября.

Однако нам еще предстоит выяснить, какую роль мог сыграть в этой истории Бертран Рассел. Что, если именно Рассел, который не ладил с Витгенштейном и принципиально не одобрял его подход, подбил Поппера на борьбу за благородное дело: спасать философию, пока она окончательно не выродилась в болтовню за чашкой чая?

Это занимательное предположение выдвинул в своей статье Айвор Граттан-Гиннес, по-своему интерпретировав письмо, которое Поппер написал Расселу сразу после встречи, — точнее, следующие его пассажи:

«С огромным удовольствием вспоминаю проведенный с вами день и возможность выступить вместе с вами вечером против Витгенштейна…

Подготовленный мною текст был очень краток, о чем, как вы наверняка помните, я вас предупредил; именно поэтому я решил обсудить нечто другое…

Мне очень помогло то, что вы упомянули о Локке. Теперь, я чувствую, ситуация ясна до предела…»

И после обсуждения логических аргументов:

«Вот почему я должен был выбрать (и в конечном итоге, послушавшись вашего совета, действительно выбрал) эту тему» [курсив наш].

Однако эти замечания можно толковать как минимум двояко. Очевидно, что Поппер заранее обсудил с Расселом свой доклад. Но когда именно? Непосредственно перед собранием, когда они пили чай в Тринити-колледже, или раньше?

Конечно, этот разговор мог происходить за чаем, особенно если Поппер не привез с собой доклада как такового, а одни лишь заметки к нему. Более того: не исключено, что Поппер приехал в Кембридж, так и не решив, о чем именно будет вести речь, и именно Рассел подсказал ему тему и убедил в ее важности.

Однако в Unended Quest трудно найти аргументы в пользу этой версии. Не подтверждают ее и документальные свидетельства. Когда определилась дата доклада в Клубе моральных наук, Поппер написал Расселу письмо (в архивах не сохранилось). Рассел ответил ему 16 октября, предлагая встретиться в пятницу в 16-00 или в субботу утром. Судя по формальному тону этого послания, не похоже, что между ними была какая-то предыдущая договоренность или что они собирались обсуждать тему доклада — иначе откуда бы взялась альтернатива «или в субботу утром»?