– Ты обижаешься! А ты между тем мне нужен. Я не спала с ним.

– Врешь!

– Я боялась с ним спать. Понимешь, он – разработчик всяческих человеческих религий. Он их все прописал. Ну, типа политтехнолога. Только круче. У меня есть к тебе предложение. Объясняю. Я без тебя с ним не справлюсь.

Мне без него будет неинтересно. Согласен?

– А Куроедов?

– Отставка.

– Что он еще сказал?

– Там богов, кажется, полным-полно.

– А где его папа?

– На Акимудах.

– А где Акимуды?

– Везде и нигде. Вот вилка – она тоже часть Акимуд.

– Какой-то пантеизм.

Зяблик пожала плечами:

– Все чудеса, которые обрушиваются на нас с самого начала приезда Посла, имеют по крайней мере двойную расшифровку.

– Что ты имеешь в виду?

– Или это действие сверхъестественных сил, или последствие наших общественных пороков, переход их количества в новое качество. Перевоплощение истории в метафизику.

– Ты хочешь сказать…

– Каждый поймет эту историю, как ему вздумается. Одни скажут, что это – сказка, другие – вмешательство во внутренние дела не только нашей страны, но и наших душ, а третьи сначала решат по обыкновению, что это их не касается…

– Молчаливое большинство?

– Но они будут неправы, – кивнула Зяблик, – потому что когда-то Акимуды должны были проявиться, и вот они проявились, не знаю уж в каком измерении, но зато точно здесь и сейчас, и они хотят с нами объясниться.

– Зачем?

– Поехали ко мне. Если ты меня трахнешь, я тебе расскажу дальше.

104.0

<ГЕНИАЛЬНЫЕ МЕРТВЕЦЫ>

В начале зимы, по примеру российского руководства, Посол Акимуд встретился в ресторане ЦДЛ с ведущими писателями страны. Встреча происходила в том зале на втором этаже, где когда-то прошло бурное обсуждение «Метрополя», после которого меня выгнали из Союза писателей. За овальным столом с белой скатертью, заваленным русскими закусками, собралось пятнадцать писателей, которые нехотя смотрели друг на друга. Там были прокремлевские и антикремлевские прозаики, пара поэтов (депрессивный друг Бродского с большим запасом литературных анекдотов об Ахматовой и тихо впадающая в католицизм поэтесса Симашко), одна детективщица, про которую думали, что она командует целым взводом пишущих за нее рабынь, но на самом деле все писавшая сама розовыми чернилами со скоростью света, молодой писатель Самсон-Самсон, входящий в моду, телеведущий канала «Культура», знающий обо всем на свете, и дальнозоркий критик в рясе, тоскующий по православной цивилизации. Обсуждался вопрос национальной идеи России. Разговор сбился в сторону: нужно ли вводить цензуру на телевидении? Старый детский писатель с влажными глазами предложил поставить нравственный щит. Любители цензуры оказались в большинстве. Посол с удовольствием ел блины с черной икрой. Затем все писатели, каждый по очереди, попросили Посла дать им квартиру в центре и побольше денег.

– Что вам жалко, что ли? – наезжали на Посла писатели.

Но тут случилась беда. Козлов-Радищев, сидящий по левую руку от Посла, толстый и яркий, писатель-искромет, космополит-националист, который прославился своей плодовитостью, выпив несколько рюмок водки, так сильно стал благоухать писательским потом, что Посол рухнул под стол без сознания. Писателя Козлова-Радищева вывели – Посла откачали. Посол сказал после встречи Зяблику, что сегодняшних писателей лучше читать, чем видеть.

Неудовлетворенный современными литераторами, Посол обратился к Верному Ивану:

– Позовите к нам в посольство других писателей.

– Толстого с Достоевским?

– Упаси боже! Они задолбают меня своим авторитетом! Зовите посланцев Серебряного века и кое-кого из советских… На ночное чаепитие.

– Иностранцев тоже зовем?

– Например?

– Джойса.

– Он, конечно, гений, но я не смог дочитать его до конца.

Культурный советник укоризненно посмотрел на своего босса:

– Господин Посол, я сам видел, как вы за завтраком читали его с удовольствем в течение двух месяцев.

– Ну и что? – Посол слегка покраснел. – Это ни о чем не говорит!

– Ну, если иметь в виду, что вы создали произведение нового жанра, осветив своего героя с четырех различных точек зрения и при этом не боясь внутренних противоречий, то еще не известно, кто больше запудрил людям мозги: Джойс или вы.

– Успокойся, – сказал Посол. – Я людям мозги не пудрил.

– Тогда зовите Данте и Гёте. Зовите тех, кто описал загробные миры. Они лучше других ответят вам на вопрос, какая религия нужна для современного человека.

– Они не описывали загробные миры, а просто сводили счеты с другими или с собой. Разве это не понятно?

Верный Иван организовал мистическую встречу Посла с его любимыми писателями: Михаилом Булгаковым, Андреем Платоновым, Борисом Пастернаком, Анной Ахматовой, Михаилом Шолоховым.

В качестве московских гостей Посол пригласил на прием в свою резиденцию Зяблика и меня.

– А в каком виде они придут? – спросил я.

– Что значит: в каком виде? – удивился Посол.

– Они живые?

– Нет, маринованные!

– Нет, правда!

– Они придут как живые.

– И все-таки как мертвецы?

Я так и не понял, в каком виде они пришли. Выглядели они как живые. Меня распирало от гордости, но я не показывал вида, а Зяблик – как Зяблик. Она считала, что так положено. Она, как и Куроедов, ничему не удивлялась. Писатели обратили особенное внимание на ее длинные ноги.

– Эротическая составляющая писателя равносильна его творческой составляющей, – шепнул мне Посол.

Он поставил перед мертвыми гениями вопрос о том, может ли новый бог родиться в России.

– Вы зачем меня оболгали? – спросил Михаил Афанасьевич, поворачиваясь ко мне. – Разве вы не видите, что я – мистический писатель?

– Михаил Афанасьевич! Простите! Ну какой вы мистик! Вы же только сводите счеты с дураками и советской властью! Но вы замечательный юморист! Спасибо!

– Не стоит. И еще: вы меня обвинили в связи с ГПУ.

– А что, ее не было? Они умелые ребята – всех развели своей державной политикой. «Мы – за Россию, а коммунизм – как придется». Это всех притягивало. В двадцатых годах. Все поддались… Все вокруг терлись… Маяковский, Бабель…

– Да ладно вам, – отмахнулся Булгаков. – Я был хитрее их. Разве не видно по Мастеру?

Анна Ахматова явилась молодой, худой и очень гибкой.