– Вот-вот, – спокойно подхватил Абакумов. – Раньше вы никогда не поминали бога. Вы же атеист… были? А что касается сердечного приступа… Я потом говорил с врачами. Так вот, сердце у Хрущева было здоровое. Оно разорвалось оттого, что Никите Сергеевичу парализовало легкие, и он не смог дышать! К сожалению, я слишком поздно занялся этим делом, поэтому ничего не разузнал по горячим следам, а эксгумация мало что дала. Памятуя о том, что вы диверсант, полагаю, был применен яд кураре. Незаметный укол – и готово. Но зачем?

Павел покачал головой.

– Ну и фантазер же вы, Виктор Семенович… – протянул он. – Кураре… Зловещие враги… Коварное убийство… Вам бы романы писать.

Абакумов осклабился. Бешеное веселье плясало в его глазах.

– А я только начал, Павел Анатольевич! Делом Хрущева я занялся зимой. Как только я сделал первые выводы, стал копать дальше. Знаете, что меня сразу заинтересовало? Чья смерть? Не догадываетесь? Ивана Серова! Правая рука Никиты Сергеевича, Серов был убит в мае 41-го, и ныне я уверен, что это была первая ваша жертва.

– Послушайте, Виктор Семенович, – утомленно вздохнул Судоплатов, – прежде чем бросаться подобными обвинениями, вы бы постарались найти хоть какие-нибудь доказательства, что ли. А то несете весь этот бред, а я слушай…

– Доказательства вам? Будут доказательства, не беспокойтесь! Признаться, я какое-то время чуть не записал вас в немецкие шпионы, но нет, эта версия была совершенно неправдоподобна. Я же точно знаю, что это именно вы убили Гиммлера! Да и Гудериана застрелили тоже вы, а таких вольностей немцы не позволят никаким агентам. А теперь вспомните июнь 41-го. Минск.

Павел весело улыбнулся:

– Вы и убийство Павлова на меня повесить решили? А не слишком ли?

– Не слишком, Павел Анатольевич, – мотнул Абакумов лобастой головой. – Да что Павлов! Павлов – фигура не такая уж и крупная. А вот когда я понял, что вы совершили двойное убийство… Помните? Той осенью? В Кратово? Вы тогда убрали Маленкова и Булганина.

Судоплатов головой покачал.

– Ух, какой я… Аж жуть. Извините, Виктор Семенович, но это уже перебор! Ну, можно было изобразить меня убийцей Хрущева или… этого… Павлова, и то вышло бы слишком. Но чтобы целую толпу государственных и военных деятелей… И я их один порешил? Это уже чересчур! Это уже на роман не тянет, много излишеств. Больше похоже на сказку, злую и глупую. Одним махом пятерых побивахом.

Абакумов снова ощерился. Благодушествуя, потер ладони.

– Хорошо держитесь. Я же говорю – другим человеком стали. Знаете, есть у немцев такой Отто Скорцени?

– Слыхал.

– Скорцени называют «главным диверсантом Гитлера». А вас стали именовать «главным диверсантом Сталина». Понимаете, Павел Анатольевич, все, что я о вас накопал, я не для какого-нибудь процесса берегу. Я боюсь, что одной из ваших жертв станет товарищ Сталин.

Судоплатов поморщился.

– Прекратите молоть чушь! – сказал он с точно рассчитанной долей раздражения в голосе. – Должны же быть пределы для глупости!

Абакумова это нисколько не задело. Продолжая излучать довольство, он сказал:

– Да, вполне возможно, что я чушь сморозил. Возможно. Но те трупы, о которых я упомянул, – на вас, Павел Анатольевич! Идите пока. Посидите, подумайте. А потом я вас вызову. Хочу, знаете ли, разобраться, кто вы и откуда.

Начальник СМЕРШа нажал кнопку под столешницей, и в дверях тут же нарисовался «Передний».

– Проводите задержанного. Организуйте ужин и все остальное.

– Слушаюсь! Пройдемте, гражданин.

Судоплатов криво усмехнулся. Вспомнилась его отсидка – годы тоски, издевательств, ожидания жизни. Часы складывались в дни, дни – в месяцы. Год, другой, десятый…

Страна шла в никуда, сворачивая, пусть с жестокого порой, но светлого пути, а людям было невдомек, что рост прекратился, что началось гниение. Даже танки на улицах Новочеркасска никого не вразумили.

Люди вселялись в новые дома, радовались полету Гагарина, добывали первую сибирскую нефть, а он сидел и не жил, а лишь старел, больной, изувеченный, неблагонадежный, а потому неугодный.

Павел сжал зубы. Сколько раз, сидя в камере, он мечтал сбежать! Увы. В лихие, чисто конкретные 90-е покинуть нары было проще простого – сунь взятку и шуруй. Но в 60-х будущий беспредел лишь намечался.

Хрущев развалил плановую экономику, под запрет попали не только личные подсобные хозяйства да кустари-одиночки, но и кооперативы. Китайцы были умней, при Дэн Сяопине их кооператоры стали теми дрожжами, на которых взошла экономика КНР. А у нас случился «застой», потом идиотская «перестройка» – и распад, развал, распродажа и разграбление…

Судоплатов поморщился. Не о том думаешь!

Бежать надо отсюда, бежать, пока не поздно.

Тут конвоир отпер дверь и пригласил Павла войти. Генерал-лейтенант послушался, и дверь за ним захлопнулась. Со скрежетом провернулся ключ.

Камера была невелика и больше напоминала комнату. Да это и была комната. С отдельным санузлом, с обстановкой – диван, стол, стул. И с крепкой решеткой, вделанной в обычную оконную раму. За окном темнел двор, у подъезда тускло бликовал «ЗИС», похожий на огромного жука-навозника.

Бежать… Вопрос даже не в том, как бежать. Вопрос – куда? За границу уйти он сможет – в тот же Иран, например. Вот только желания покидать страну у него нет. И не будет.

И как тогда быть? Абакумов не дурак, он оперативник, как говорится, божьей милостью. Наверняка накопал на него не только кучу компромата, но и улики подыскал.

Судоплатов покачал головой. Изумительно…

Получалось так, что у него не было права бежать, даже если представится такая возможность. Нужно понять сначала, узнать, что Абакумову известно, до чего он дошел в своих выводах. А бегство будет выглядеть однозначным признанием вины.

Простит ли ему Сталин убийства «деятелей»? Вполне возможно – Иосиф Виссарионович не шибко любит конкурентов. И когда те вдруг отправляются на тот свет, испытывает облегчение.

Так было с Троцким, так было с Кировым. Либералы и в настоящем, и в будущем обвиняли Сталина в убийстве Кирова, не пробуя даже разобраться. А пристрелил Сергея Мироновича ревнивый муж Мильды Драуле, с которой у Кирова был бурный роман.

У Сталина с Кировым были очень доверительные, истинно братские отношения. И никогда бы «мальчик из Уржума» не поднялся так высоко, если бы Коба не помогал ему расти. Сталин сам воспитывал, можно сказать, соратника. Но всегда ли Киров будет смотреть на вождя снизу вверх? Согласится ли Сергей Миронович постоянно играть вторые роли?

Поэтому смерть Кирова огорчила Сталина, но и родила в глубине души облегчение. С другой стороны, у вождя не осталось преемников. Умер Сталин – корабль «СССР» остался без капитана. Вот и передрались трое «великих кормчих» – Хрущев, Булганин и Маленков, хотя ни один из них не был достоин взойти на капитанский мостик. Ну, вот и не взойдут!