— Почему вы считаете, что я — резидент ЦРУ?

— Об этом говорит весь дипломатический корпус.

— Честно говоря, эти слухи меня мало волнуют, — заметил Фрэнк. — Гораздо хуже, что моя Салли совершенно перестала есть рыбу и требует только мясо.

Тут в светскую беседу вмешалась Нина, заметив, что такое бывает иногда в преддверии течки, а заодно и поинтересовалась здоровьем супруги Фрэнка, писаной красавицы египтянки Файзы, притчей во языцех в высших кругах совколонии: неужели империалистам разрешают вот так, запросто жениться на иностранках, причем азиатках? или это ход зловещего ЦРУ, своего рода приманка? А американцам разрешается принимать ислам?

— Мне всегда интересно, как американец может ужиться с арабкой, — материализовал любопытство коллектива Хват.

— А почему русские не женятся на иностранках? — огрызнулся американец. — Даже ваш прекрасный дог уживается с котом, — хохотнул Ростоу.

Истинная правда, сибирского кота тоже привезли из Москвы, нежили его и холили, превратили в хозяина дома, которого боялся даже Антон. Но Хват сдержал себя и не стал поддаваться на провокацию — ну его к черту, этого Фрэнка, в конце концов, разведчики должны заниматься не дискуссиями, а вербовками, к тому же с Ростоу в ближайший четверг предполагался ланч в Шератоне.

Расстались, растащили псов, и тут очередная приятная встреча: полный, лысый мужчина, несущий за пазухой жирного угольно-черного кота, причем с ошейником на шее, сановная походка, и отнюдь не случайно: это был сам резидент КГБ в Каире, жесткий конкурент ГРУ Василий Петрович Осоргин.

— Добрый вечер, Василий Петрович! — с лица Хвата сошла степенность, и в голосе появилась неуловимая заискивающая нотка. — Прочь! — вдруг закричал он так визгливо, что Осоргин вздрогнул, словно это относилось к нему, а не к догу, учуявшему дичь — только еще не хватало орать на резидента! Слава богу, ГРУ, в котором трудился Хват, хотя и не находилось в прямом подчинении у КГБ, но довольно плотно им контролировалось на предмет безопасности от враждебного проникновения и инакомыслия, естественно с помощью агентуры, к славной когорте которой принадлежал и сам военный атташе еще со времен учебы в ВДА.

— Привет, Аркадий Иванович! Твой Антон просто превратился в огромную корову. А где твой кот? Боитесь выводить его вместе с догом?

И тут обсудили кое-что — от Бисмарка до насморка, не забыли и о сложных взаимоотношениях кошек и собак и об их соперничестве в завоевании хозяйской любви.

Черный кот между тем спесиво посматривал на Антона, распустившего язык, и всем своим видом оскорблял: хоть ты и датский дог, но шавка паскудная, моська жалкая, и, если мой Вася пожелает, он тебя вместе с твоим вонючим атташе и его котом в бараний рог свернет, разотрет и выплюнет! Датский дог всей своей черной шкурой чувствовал унижение, но сдерживался ради хозяев и даже притворился, что интересуется лукавыми птичками на кустиках.

Выходных у разведки не бывает, на войне не отдыхают, поэтому Аркадий Иванович отвел резидента в сторону и поспешил доложить ему, что только что встретил зловредного Ростоу — исчадие ада, доложил не просто из страховки, а потому, что работал с американцем по заданию КГБ, оплачивающего все оперативные расходы. Бесспорно, такая разработка являлась скорее исключением из правил во взаимоотношениях КГБ и ГРУ, и больше всего на свете Хват опасался, что о его работе на конкурентов узнает начальство — конечно, никто за это не вызовет на ковер, никто не выдвинет обвинений, однако зарубку сделают, попридержат на поводке и могут даже отвести от причитавшегося генеральского звания. Да еще, не дай бог, пустят слушок, что, мол, Аркадий Иванович не американца разрабатывает, а выполняет функции сексота, капая на сослуживцев — тогда хана!

Собственно, свои тревоги Хват высказывал на каждой встрече с резидентом, и каждый раз тот его уверял в повышенной секретности сотрудничества. Заложив одну руку в карман (другая покоилась на коте, который вообще отвернулся от Антона, видимо поглощенный оперативной дискуссией), Осоргин выслушал хватовскую оценку американского резидента, до глубины Шекспира тут было далеко, но вырисовывалась некая экстравагантность и склонность к открытой провокации, необычные для серых мышей-цэрэушников. Зацепка ли это? Возможно. Очень часто на крючок попадаются именно такого рода характеры с чуть сдвинутой крышей. Разве совершенно нормальный гомо сапиенс возжаждет трудиться на чужую разведку? Под угрозой 300–400 годков тюрьмы, как в оазисе западной демократии, или полновесной «вышки», как в оазисе развитого социализма. Нет, нормальные люди сторонятся шпионских пут, им ближе семейный ужин с сырокопченым окороком, греческим салатом с острой брынзой, им дороже роман Стивена Кинга или вопли битлов, зачем, черт возьми, шпионить на чужую разведку, где, между прочим, и платят хреново и не вовремя? Нет, Ростоу бесспорно не шиз, но штучка необычная, орешек крепкий, вполне допустимо, что он корчит из себя немного чокнутого Гамлета. А Гамлет-то был не лыком шит, лицедействовал под идиота и в результате преуспел: нанизал на нож Полония и отправил на тот свет короля Клавдия — так что бдительности по отношению к Ростоу терять не следует, а надо держать ухо востро. На этом и сошлись, и каждый пошел своим путем со своей живностью.

Арабский Восток всегда был лакомым куском для разведок: черное золото и прочие дары природы, простор для геополитических интриг в игре Востока и Запада, последний холодел от одной мысли, что Советы вдруг настолько укрепятся в регионе, что отрежут, сомнут, взорвут, выльют к чертовой матери все нефтепроводы, посадив мир на голодный паек (остановка заводов, транспорта, потухшие города, замерзшие голодные скелеты, о ужас!). Для страховки американцы уже создали у себя нефтяные склады, англичане больше уповали на старые связи среди арабских шейхов — в свое время прославленный разведчик полковник Лоуренс настолько обольстил шейха Фейсала, что вместе с ним добил до конца проклятую Оттоманскую империю.

Конспиративная квартира резидентуры СИС помещалась тоже на Замалеке, в многоэтажном доме с различными фирменными офисами — между прочим, умный ход: попробуйте выделить агента среди входящих и выходящих толп. Дэвид Смизерс, проверив еще раз, не бредут ли за ним отряды сыска, открыл дверь своим личным ключом и, метнув еще раз натренированный взор на лестницу, ступил на мраморные полы. Доступ в это святое место принадлежал лишь ему и уборщице — жене шифровальщика резидентуры, иногда забегали туда заезжие англичанки (и на солнце бывают пятна!) — йоркширский аскетизм Смизерса порою уступал его рыжему темпераменту. До встречи с Иссамом оставалось десять минут, и Дэвид проследовал в ванную, где образовал строгий пробор меж своих по-юношески буйных кудрей, протер очки в золотой оправе, несколько раз провел по подбородку, оценивая качество выбритости, и даже прыснул слегка на щеки любимым одеколоном «Драккар». Собою он остался доволен: аккуратно сложен, хотя и не спортивен, в сером льняном костюме с галстуком в крапинку (жена утверждала, что именно такой расцветки была юбка у ее бабушки — фермерши с острова Мен), до безумия начищенные бордовые ботинки, обожал отдавать их во власть местным чистильщикам — моцартам своего дела.