На вечер в том же «Шератоне» у Ростоу был назначен ужин с Хватом, оба интенсивно и безуспешно разрабатывали друг друга.

Хват не занимался лично шпионажем, ему это было категорически запрещено, зато он аккуратно следил за военной информацией по египетским газетам, часто встречался с советскими специалистами, работавшими на египетских объектах, раз в неделю посещал министерство обороны Египта. Если бы не настояния Василия Осоргина, вряд ли бы Хват пошел на контакт с резидентом ЦРУ, это была совершенно не его епархия, к тому же пахнувшая порохом.

Но Василий Петрович давил, и Хват, сидя за столиком в любимом всеми шпионами «Шератоне», задумчиво смотрел на величественный Нил и выслушивал рассуждения Ростоу о несовершенствах социалистической демократии, порочности однопартийной системы, нерешенности национальных проблем и прочих составных частей пропагандистской обоймы для обработки советских граждан.

— Ваша жена уже вернулась из Штатов? — сменил неприятную тему Хват.

— Видимо, она задержится там надолго. Вы же знаете всю историю с моим сыном.

Конечно, Хват об этом знал, сам Ростоу сообщил ему, что у сына врожденный порок сердца, требовавший серьезной операции. Эта весть глубоко заинтересовала Василия Петровича, который тут же направил шифровку в Москву с просьбой, выражаясь канцеляритом, изыскать возможности для операции сына цэрэушника в Москве, что могло радикально продвинуть его разработку к заветному исходу. Центр поддержал предложение резидента, и Хвату вменялось довести идею до сведения цэрэушника.

— Если вы хотите, Фрэнк, я могу организовать такую операцию в Москве. У хирургов, которые лечат политбюро нашей партии. И совершенно бесплатно! — Хват внимательно следил за реакцией Ростоу.

— Большое спасибо, Аркадий. Но боюсь, что мне за это придется платить, разве не так? — и Фрэнк радостно заржал.

Аркадий сделал обиженную физиономию оскорбленной добродетели.

— Я предлагаю вам это, как друг, а вы реагируете, как циник.

Оба расхохотались, дело тихо распалось на куски и накрылось медным тазом, не такой уж идиот был Ростоу, да и кто разрешил бы ему лечить сына в СССР? Сделать это тайно? Это все равно что самому прийти на Лубянку и завербоваться.

Грянул оркестр, и на сцене начался традиционный танец живота.

Дэвид Смизерс немного нервничал, ожидая агента, о деле Хвата он уже направил депешу в Лондон, и начальство взяло его на личный контроль: все-таки не каждый день происходили такие из ряда вон выходящие события, как преступная связь с датским догом. Пришлось даже направить фотографии Нины, сделанные скрытой камерой во время прогулок с Антоном, более пикантные еще не подоспели.

Дэвид открыл ключом буфет, где стояли коллекционные бутылочки молта — почти единственная слабость сотрудника СИС, весьма осуждаемая его супругой Мэри, поэтому хранить их приходилось на конспиративной квартире и запирать на ключ подальше от глаз страстной уборщицы, тоже стража морали. Иногда в минуты душевной тоски Дэвид изрядно подрывал свою коллекцию, потом ее пополнял, что было еще приятнее, но чаще всего созерцал бутылочки, как картину Рафаэля или белесые развалины Парфенона. Так они и стояли рядком: крошечные гленливеты, гленфидики, гленморанджи и прочие глены, особенно хорош был «Dalwhinnie». Никак не смог припомнить его вкус. Пришлось попробовать, и, как назло, именно в самый сладкий момент раздался условный звонок в дверь, знаменующий о прибытии Иссама. По его солнечному лику уже было ясно, что операция прошла успешно.

— Мне кажется, вас можно поздравить? — на всякий случай спросил Дэвид, сдерживая ликование, ибо знал, что это сияние обойдется недешево.

— Разве ваш друг Иссам может подвести?

— Поздравляю, поздравляю! Может, отойдете от Корана и выпьете виски? Все-таки это важный повод!

— Конечно, Аллах простит мне все, что делается для английской разведки! — Иссам принял из рук англичанина стаканчик с коллекционным гленливетом. — Можно лед?

— Истинные ценители никогда не бросают лед в молт, это же не смешанный виски.

— Учиться нам и учиться у носителей цивилизации. вы заставляете меня грешить.

— «Не бойся, о Хайям, что ты заслужишь тут мученья страшные в аду за хмель и блуд. Тому, кто не грешил, не будет и прощенья, лишь грешники себе прощение найдут!» — процитировал Дэвид любимого Хайяма.

Агент допил виски, достал из кармана пачку фотографий в конверте и протянул их Дэвиду.

— Я пойду в соседнюю комнату помолиться, а вы пока посмотрите. Только не упадите в обморок.

Дэвид выпил еще виски, удобнее устроился в кресле и начал рассматривать фотографии.

С порнолитературой он впервые познакомился лишь несколько лет назад во фривольном Копенгагене, где ее выставляли прямо в обычных витринах. Порнолавки он брезгливо обходил, а тут просто пал жертвой датской вседозволенности, в Лондоне такие безобразия полностью исключались, порно строго отводилось свое место, в Лондоне блюли нравы, и даже шлюхи не тянули назойливо за рукав, не зазывали, поглаживая бедра, а деликатно позванивали ключами в подъездах Сохо.

А тут эти фото. В сравнении с ними датское порно выглядело детским лепетом, такого Смизерс и представить себе не мог, лицо его покраснело, как у впервые солгавшего школьника, губы мгновенно пересохли, и пульс неожиданно быстро набрал высокие обороты. Это было нечто. Пес своим грозным обличьем явно походил на собаку Баскервилей, возможно, он даже читал Конан Дойла — настолько осмысленный и умный был у него взгляд, да и Нина была красивей и притягательней вдвойне, Смизерс поймал себя на том, что фотографии не вызывают у него никакого отвращения, наоборот, жгучий, постыдный интерес.

— Потрясающе, шеф? — Иссам, появившись после намаза, с улыбкой наблюдал за куратором.

— Отвратительно! — скривился Дэвид, изображая на лице последнюю стадию омерзения.

— Все англичане — лицемеры! — хмыкнул Иссам. — Держу пари, что на самом деле все это вам очень по душе.

— Не говорите глупости! — вспыхнул Дэвид.

— Когда я учился в Лондоне, я читал и «Фанни Хилл», и всю вашу викторианскую порнографию. Нет в мире более сексуально извращенных людей, чем англичане. А гомосексуализм в частных школах? А садистические порки мальчиков? — радовался Иссам, словно застал Дэвида на месте преступления.

Нахал, пришлось прочитать ему небольшую лекцию о том, что, увы, большинство представителей уважаемого третьего мира несколько своеобразно понимают английское гостеприимство и проводят время не в Британском музее, а в грязных кабаках, куда джентльмены не ходят.

Упрек Иссам принял достойно и тут же перевел разговор на вознаграждение: жизнь в Египте дорожала, да и не было такой яркой разработки, наверное, никогда в истории.

— Ну а как развиваются ваши отношения с Ниной? — перешел в контратаку Смизерс.

— А вдруг она предпочитает только Антона? — посмел засомневаться египтянин.