– Плевать я хотел на ваши угрозы, Макганн. Если бы я узнал, кто убил вашего подлого наемника, то с какой стати я стал бы рассказывать вам? – Шекспир шагнул к Макганну. Ирландец замахнулся и мог бы сломать Шекспиру кулаком нос и выбить зубы, но Джон ожидал удара и шагнул в сторону. Удар пришелся в воздух. Мясистое лицо Макганна налилось яростью, и он метнулся вперед, словно хотел задушить Шкспира. Но Джон оказался проворней.

Шекспир выхватил из-за пояса кинжал, приставив острый как игла кончик к горлу Макганна. Макганн на мгновение замер, они оказались лицом к лицу так близко, что чувствовали дыхание друг друга. Затем Макганн отпрянул и рассмеялся.

– Шекспир, я мог бы убить вас только за разговоры о Джо в подобном тоне. Он не был подлым наемником, он был хорошим парнем, кулачный боец, это был мой мальчишка.

– Ваш сын?

Макганн промолчал.

– Если он был вашим мальчишкой, то, как мне кажется, вам бы хотелось узнать, кто его убил. Верните мне Болтфута, а я найду убийцу и предам его правосудию.

Макганн усмехнулся.

– Для этого вы мне не нужны. Я отомщу за Джо без помощи всяких там английских неженок. – Макганн поднял руку и осторожно отвел лезвие от своего горла. – Спрячьте свой жалкий кинжал, Шекспир. Я бы убил вас, ибо вы и Болтфут Купер мне больше не нужны, и живы вы или мертвы – это дело времени, но, похоже, Эссекс считает, что от вас еще будет прок. Так что вам повезло.

– Я хочу его увидеть. Прямо сейчас.

– Эссекс никого не желает видеть, а вот праздная девица желает. Сегодня в три пополудни вас ждет леди Рич. Возможно, она узнала про ваши прелюбодейные похождения и желает нечто подобного для себя. Я с удовольствием расскажу вашей супруге о ваших забавах.

– Не знаю, что вы за человек, Макганн, но повторю еще раз: вам меня не напугать.

Макганн равнодушно пожал плечами.

– Что ж, тогда я научу вас бояться. Запомните: я знаю, куда направилась ваша семья. Ваш конюх оказался на редкость болтливым. Похоже, вы ему не слишком нравитесь. А я рассказывал вам о своем человеке, о Слайгаффе? Он ловко обращается с кожевенными ножницами, поскольку в Ирландии занимался кожевенным ремеслом. Насколько я знаю, возможно, он уже на пути в небольшой городок, что расположился в глуши далеко на севере, и прихватил с собой свои острые ножницы.

Шекспир быстро шел по узким коридорам Эссекс-Хауса, стремясь наружу, к солнечному свету, чтобы собраться с мыслями. Он не боялся Макганна, но при упоминании о его семье – и о том, что ему известно, куда они направились, – его охватил ужас.

На ступенях входа в огромный особняк Шекспир чуть не прошел мимо своего брата.

– Джон, ты снова здесь?

Он обернулся на знакомый голос и обнял младшего брата, затем отошел от него на расстояние вытянутой руки, дабы видеть его свежее, смеющееся лицо.

– Боже, как же здорово, что я тебя встретил, Уилл, – произнес он. Уилл был одним из немногих, кому в этом безумном обманчивом мире он мог доверять.

Трактир «Русалка» на Бред-стрит гудел от пения, криков и паров эля, пота и табачного дыма. Они заказали у помощника трактирщика кувшин мускателя и вышли на заполненную людьми улицу, где воздух был пусть и немного, но все же свежее.

Они прислонились к стене таверны под яркой вывеской с изображением белокурой русалки.

– Джон, у тебя все хорошо?

– Более-менее. А у тебя?

– Театры закрывают. Совет распорядился после той глупой драки возле «Розы».

– Жаль это слышать, Уилл. Уверен, скоро театры снова откроют.

– Я боюсь худшего. Грядущая чума может закрыть их надолго. Мне сказали, что списки умерших с каждой неделей только растут. Потому-то я и слоняюсь возле домов Эссекса и Саутгемптона как голодный змей. Не упускаю случая получить любое покровительство, где только можно, мне же нужно что-то кушать. А тебя, Джон, что привело в Эссекс-Хаус?

Шекспир задумался о том, что он может рассказать своему брату; ему не хотелось обременять его опасными знаниями.

– Это долгая история.

– Джон, ты снова взялся за старое.

Появился помощник трактирщика с кувшином вина и двумя бокалами. После того, как он наполнил их бокалы, Шекспир дал ему трехпенсовик за мускатель и пенни на чай.

– Все очень сложно, Уилл, – наконец произнес Шекспир, после того как они оба сделали по глотку крепкого пряного вина. – Я бы рассказал тебе все, что знаю, ибо могу доверить тебе свою жизнь, но не думаю, что это пойдет тебе на пользу.

– Я и не хочу знать все. Твоя жизнь не по мне, Джон, – сказал Уилл и вдруг изменился в лице. Оглядев прохожих, возчиков на улице и собравшихся вокруг двери «Русалки» пьянчужек, он понизил голос и зашептал брату в самое ухо: – Я люблю тебя, Джон, и поэтому должен сообщить тебе кое-что, что, возможно, изменит твое представление об Эссексе и тех, кто его окружает. Все совсем не так, как кажется.

– Уилл, я же был на той летней пирушке. И, как и ты, видел представление.

– Все так. Но это еще не самое ужасное, братец. Должен признаться, что в поисках покровительства я согласился на весьма опасную работу.

Шекспир напрягся.

– Так это ты написал ту пьесу?

– Нет-нет. Я же сказал, что это был Роберт Грин. Надеюсь, что я не настолько глуп. – Он помолчал. – Между прочим, Джон, тебе следует знать, что Грин умер, ему стало нехорошо после того, как отведал маринованной сельди.

– Возможно, блюдо отравили. Он всегда ходил по краю. Но в чем твой интерес?

Он снова понизил голос.

– Я сочинил кое-какие любовные оды и письма.

– Да? А Анна знает?

– Очень смешно, братец. Не от своего имени. И это было большой ошибкой. Сначала я думал, что просто потакаю прихотям знатных особ. Что-то вроде любовной игры, если хочешь. Я добросовестно писал эти оды, полагая, что они нужны для того, чтобы добиться расположения некой молодой леди, фрейлины при дворе, которой милорд Эссекс хочет овладеть.

Шекспир понял, куда он клонит.

– Но случилось нечто, что заставило тебя передумать.

Брат кивнул.

– Совершенно случайно я узнал, для кого они предназначались. Я был в картинной галерее в Эссекс-Хаус с милордом Саутгемптоном. Там были и другие, включая миледи Рич. У нее была одна из моих од, запечатанная и готовая к отправке. Она помахала бумагой у меня перед носом и озорно произнесла, что мои медовые слова способны любую уложить к мужчине в постель, а затем ее посыльный, который пришел за посланием, спросил: «Еще одно для господина Морли в Шрусбери-Хаус, миледи?» Она посмотрела на него так, словно с радостью бы отрезала ему член и заткнула бы им его глотку, чтобы тот замолчал. Я притворился, что ничего не слышал.