Я молчал, взвешивая этот неожиданный шанс. Можно ли ей верить? Впрочем, то, что она ушла из ЦРУ, а этот О'Нилл из ФБР, – в это я поверил сразу. Разве у нас в ГРУ, ФСБ и милиции не то же самое? Сколько таких же молодых, талантливых, рисковых, опытных и позарез нужных людей не выдерживают шкурной глухоты нашей бюрократии, перегорают в своем энтузиазме и уходят со службы в частный бизнес, вот в такие же охранные фирмы! А там… те, кто действительно талантлив, для кого разведка или контрразведка – призвание, те не могут прижиться в этих кормушках, здесь для них «адреналин не тот», и они начинают пить. Я мог бы назвать вам десятки наших О'Ниллов и Спарксов – от лейтенантов до генералов…

Интересно, Кимберли с этим О'Ниллом – любовники? Наверное…

Но как же быть с ее предложением? Конечно, при ее контактах в ЦРУ и ФБР выяснить, сколько денег лежит на счетах и в трастовых фондах Кожлаева в «Бэнк оф Нью-Йорк» – как для меня в Москве узнать, кто основал Повольский банк развития. А то и еще легче.

Но почему она так вяжется ко мне – этот ресторан, предложение помочь… Хотя… Она же не знает, что я ей родня, что я тоже ушел из ФСБ в частный бизнес. Для нее я – прежний офицер ФСБ, который прибыл в Нью-Йорк с каким-то заданием, и, увидев меня, она ощутила в жилах всплеск прежнего адреналина, рабочего…

– Между прочим, – сказала она, ожидая моего решения, но не торопя его, – за мой арест тебя повысили в звании?

– Да, – улыбнулся я в третий раз, эта рыжая бестия все-таки умела заставить меня улыбаться. – А тебя?

– Меня тоже, – ответила она с улыбкой. – Пока я сидела в вашем лагере, етти его мать, меня повысили дважды. Теперь я fucking special agent, это по-вашему как майор. А ты?

– Подполковник.

– Ого! Как видишь, мой арест пошел нам обоим на пользу. Ну? Что ты мне скажешь про твое задание?

Я посмотрел ей в глаза:

– А ты любишь этого О'Нилла?

– Да, – ответила она просто. – Очень. Но мы не любовники. И никогда не были. К сожалению…

Ее глаза опять потемнели и наполнились такой горечью, что я разом представил всю ее несчастную женскую долю: давно – еще, наверное, студенткой какой-нибудь школы ЦРУ или ФБР – она влюбилась в этого О'Нилла и, чтобы завоевать его, пошла черт знает на что – на Чечню, на нашу тюрьму, на смертельные игры с арабскими террористами и вот теперь – на эту работу в крысином подвале ВТЦ… А он… Он, конечно, догадывается или даже знает о ее любви, но у него другая жизнь, свой роман или… или он просто слепец!

Почему-то безответность этого мужика в модном костюме от Валентино даже разозлила меня, я словно обиделся за эту Кимберли и захотел утешить ее, погладить по ее рыжим волосам…

И она, кажется, почувствовала это, женщины всегда чувствуют, когда мы хотим их – даже просто погладить. Она сказала с усмешкой:

– А ты знаешь, почему я выбрала тебя в Чечне?

– Потому что я говорю по-английски.

– Нет. Потому что у тебя мужские глаза.

– Не понял. Что значит «мужские»?

– Ладно, может быть, когда-нибудь я тебе объясню… Смотри! – Она повернулась к окну. – Дождь пошел!

Действительно, пока мы разговаривали, все за окнами ресторана изменилось – солнце исчезло в густой серо-волглой облачности, земля утонула где-то внизу, ее не стало видно совершенно, и струи дождя косо потекли по гигантским оконным стеклам рядом с нами – совсем как в кабине самолета, летящего сквозь дождевые тучи.

– Потрясающе! – сказала Кимберли и встала, подошла к окну. – Ты когда-нибудь летел на самолете сквозь дождь? Я имею в виду – сам, за штурвалом?

Я не отвечал. Я сидел за столиком, потрясенный ее способностью чувствовать мои мысли и даже читать их. И странное ощущение какой-то пропущенной судьбы вдруг вошло в меня. Вот женщина – красивая, яркая, фантастически смелая, понимающая меня даже без слов и читающая мои мысли, женщина, которая – что уж тут скрывать? – снилась мне по ночам так, что я просыпался от эрекции и ломоты в ногах, женщина, которая буквально с первой минуты разговора становится мне настолько близкой, понятной и даже родной, словно я знаю ее годами, как жену или сестру, – но… Жизнь провела нас мимо друг друга! А точнее, даже не провела, а развела по разные стороны фронта – ведь это я арестовал ее, отправил в тюрьму… И это она передавала Хаттабу шифровки из нашего штаба о перемещениях наших солдат, это из-за нее, возможно, погиб Коля Святогоров… И она же подбросила нам объективку на Мовлади Удугова и Хаттаба… Или она мне врет? Но для чего?

Я сидел и смотрел на нее, стоявшую у затянутого дождем окна, – на пышную, словно вспененную, копну ее вьющихся рыжих волос… на ее спину и талию… и на ее крутые бедра и ягодицы… Ее нужно или убить, или…

Она вдруг повернулась – резко, рывком:

– Перестань! Ты меня уже съел своими глазами! – И нервно подошла к столу, села напротив меня, допила из своего пустого бокала последние капли вина и спросила в упор: – Ну? Ты мне скажешь, зачем ты приехал?

– Скажу.

Я достал из кармана записную книжку, открыл ее на странице, исписанной длинными рядами цифр и букв, вырвал эту страницу и положил ее перед Кимберли.

– Что это? – спросила она.

– Номера счетов моего клиента в «Бэнк оф Нью-Йорк». Его фамилия Кожлаев. На эти счета он через оффшоры отправил 334 миллиона долларов. Часть этих денег предназначалась твоему «другу» Хаттабу. Нам нужно знать, сколько денег на этих счетах сейчас и куда ушли остальные. Ты можешь это сделать?

Она взяла листок, заглянула в него.

– Цифры читать нужно сзади наперед, – уточнил я.

Она спрятала листок в нагрудный карман своей форменной белой рубашки и посмотрела мне в глаза:

– Мне это нравится. Позвони мне через два дня. И запомни: если я это сделаю, ты пригласишь меня в любой ресторан, который я захочу. Договорились?

Дежурить у «Бэнк оф Нью-Йорк» было уже ни к чему, а других дел у меня Нью-Йорке не было, и я, взяв напрокат недорогой «форд» («всего» $ 57 в день плюс $ 17 страховка), поехал – куда бы вы думали? Правильно – в Ричборо, Нью-Джерси. В конце концов, пора было посмотреть на мальчика Ваню, наследника кожлаевских миллионов. Наверное, будь я писателем типа Мамина-Сибиряка, эту историю можно было бы назвать «Кожлаевские миллионы» – по аналогии с «Приваловскими миллионами», которые я читал в детстве.

Адрес Ваниных приемных родителей у меня, если вы помните, был: Глен и Семента Стилшоу, 12 Спринг-драйв, Ричборо, Нью-Джерси. Найти это Ричборо на карте штата Нью-Джерси оказалось проще пареной репы – на восьмидесятом хайвее, в пятидесяти примерно милях от моста Джорджа Вашингтона, что на севере Нью-Йорка.

И вот ясным, солнечным днем я отправился в это короткое путешествие. Описывать его, наверное, не стоит, потому что ничего в нем не было особенного, никаких неожиданностей или приключений – абсолютно! Но именно этим оно и было примечательно! Представьте себе – если сможете – ослепительное, палящее августовское солнце в небе, а в вашей чистенькой машине – кондиционер, прохлада, музыка, и вы катите по хайвею с именем West Side Highway. Слева от вас Гудзон серебрится и полыхает под солнцем, как спина исполинского осетра, а справа – аристократический Вест-Сайд с его прибрежными парками, теннисными кортами и старинными каменными особняками. На кортах сухопарые загорелые джентльмены в белоснежных шортах и футболках и дамы в белоснежных коротеньких юбочках мощными ударами посылают друг другу мячи через сетку; в тенистых липовых аллеях бегают поджарые энтузиасты и энтузиастки здорового образа жизни, и здесь же прогуливаются черные няни с белыми детишками, а на скамейках сидят молоденькие студентки соседнего Колумбийского университета с книжками в руках.