Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он оглянулся. Милиционеры уже отставали метров на сто. А чтобы стрелять прицельно на сто метров, надо быть мастером спорта по стрельбе и стрелять не из серийного пистолета Макарова и не после гонки в полной форме. Он уже решил, что милиционеры не будут стрелять, но стрельба все-таки началась. Обозленные милиционеры не жалели патронов. Он насчитал шесть выстрелов и подумал, что выстрелы услышат с дороги и теперь не каждый водитель остановится. Лучше проехать мимо, потому что голосующий может быть или преступником, или милиционером, который заставит кого-то догонять.
Он сразу не поверил, что может так повезти. У обочины дороги стоял старый «опель-кадет» с распахнутой передней дверцей, а вокруг автомобиля ходил старик и бил носком ботинка, проверяя накачанность баллонов. В «опеле» у заднего стекла лежали ветки красной рябины, одни ягоды без листьев. Вероятно, старик гулял по лесопарку, наломал веток рябины, а сейчас прогревал мотор автомобиля.
— Вроде стреляют, — сказал старик.
— Мальчишки балуются, — ответил он, сел в «опель», снял с ручного тормоза и попросил: — Ради бога, не волнуйтесь. Я очень опаздываю в аэропорт «Шереметьево». Ваш «опель» оставлю на стоянке. Я не ворую старые иномарки.
Он тронулся с места и, набирая скорость, понесся, видя в зеркале заднего обзора застывшего в изумлении старика.
Два километра до ближайшего микрорайона он преодолел секунд за тридцать и, заехав в тупик между домами, остановился. Зная запасливость стариков, он открыл багажник, достал из него канистру, намочил носовой платок бензином и тщательно протер бумажники, нож, руль, ручки дверец, кнопку багажника. Надев перчатки старика, он достал рубли и доллары, положил их в бардачок, пусть старик сам решает, оставлять себе деньги или отдавать. За перенесенные волнения эти бандитские деньги может и оставить, к тому же ему надо обязательно менять шаровую опору на правом переднем колесе и мотопомпу, это он понял и за тридцать секунд езды на старой машине. Он вырулил из тупика и подъехал к автостоянке возле магазина автозапчастей.
Старик оказался еще более предусмотрительным, чем он предполагал. Вместе с валидолом и бумажными салфетками в бардачке лежала записка, закатанная в целлофан, в которой сообщался номер домашнего телефона, имя и отчество жены. На сиденье рядом лежала стариковская суконная кепка. Милиционеры расспросят старика о нем, но вряд ли старик вспомнит про кепку, а если и вспомнит, то кепку к этому времени он уже выкинет. Он надел кепку, подобрал под нее волосы, позвонил из телефона-автомата по номеру, указанному в записке, и сказал:
— Пожалуйста, передайте Василию Петровичу, что машина не на стоянке в Шереметьево, а возле магазина автозапчастей по Ленинградскому шоссе, сто двенадцать. Запишите адрес.
— Какая машина? — спросила женщина совсем не старушечьим голосом.
— Он знает. А ключи в багажнике под ковриком.
Кепку старика он засунул в урну у первой же станции метро.
Теперь, когда он выполнил рекомендации психоаналитика и побил бритоголовых, наверняка пройдут видения и в каждом резком движении он не будет больше видеть целенаправленного удара. И его охватило почти блаженство, как после хорошо выполненного опасного трюка. И в кино, и в жизни он был настоящим каскадером.
Напротив него в вагоне метро сидела молодая, очень высокая, почти одного с ним роста девушка. Он улыбнулся ей, она улыбнулась ему. Высокие девушки почти всегда отвечали ему взаимностью. Высокие девушки принимали, конечно, ухаживания и невысоких мужчин. Но мечтали о высоких, чтобы все оглядывались на них и говорили:
— Какая замечательная пара!
Возле девушки освободилось место, он сел рядом и предложил:
— На Пушкинской площади есть прелестное кафе. Как вы смотрите на то, чтобы выпить по чашечке кофе?
— Извините, сегодня не могу. Мне выходить на следующей остановке. Но вы меня можете проводить до дома.
Такого с ним еще не случалось. Всегда он предлагал провожать, а девушки принимали или не принимали его предложение.
Двери вагона раскрылись. Девушка пошла к выходу. И он пошел за нею. Они шли по вестибюлю станции, она взяла его под руку.
— Вы меня знаете? — спросил он.
— Не знаю. Но, наверное, узнаю.
— А в кино меня видели?
— В массовке, что ли, снимался? Я тоже один раз в кино снималась. Баскетболистку играла, без слов.
— Вы в кино совсем не ходите?
— Редко. Я по сменам работаю. На заводе керамической плитки. А ты кем работаешь?
— Автомехаником.
— Хорошая профессия. Как у стоматолога. Всем людям надо зубы лечить. И на всех машинах моторы надо ремонтировать.
— Дай сумку, — попросил он.
Она отдала ему довольно тяжелую сумку.
— Хорошо-то как, — сказала она.
— Чего хорошего-то? — спросил он.
— А то, что мужик несет тяжелую сумку. Я же с оптового рынка еду. В сумке и картошка, и морковка, и свекла.
Впервые за много лет женщина смотрела на него не как на каскадера и артиста, а как на нормального мужчину, который ей понравился, и, может быть, она будет его любить, когда он не будет каскадером и артистом, а только автомехаником или учителем физкультуры. Может быть, ему повезло, и он встретил женщину не на месяц, не на год, а на всю жизнь.
— Хороший сегодня день! — сказал он.
— Хороший, — согласилась она и взяла его под руку. Ни одна женщина при первой встрече не брала его под руку.
Она носила узкую длинную юбку, от этого ее ноги казались еще длиннее, а обтянутая попа бесстыдно выпирала. Я тогда думал: как же он разрешает ей так обтягивать попку, ведь она притягивала к ней всех мужчин, они всегда оглядывались, когда встречали ее, и я оглядывался тоже в свои тринадцать лет.
Я не верю в деление на мальчиков, подростков, юношей и мужчин. Если мальчику в двенадцать лет нравится девочка, он мужчина. Если у девочек вместо груди еще небольшие бугорки, но уже округлились попки, я с них со всех хотел стянуть трусики и проникнуть туда, куда проникают взрослые мужчины в порнографических фильмах. Я все-таки уже вырос в эпоху видеомагнитофонов.
Я запомнил день, когда решил на ней жениться. Я спускался по лестнице и услышал рыдания. Она плакала, закрывая дверь, а из квартиры кричал ее муж:
— Дура, идиотка, дебилка!
Три разных слова, но по смыслу одинаковые и понятные.
Она вышла из подъезда, промокнула слезы платочком, припудрила носик и пошла, покачивая бедрами и всем, что у женщин к бедрам прикрепляется. Как я завидовал ее мужу! Иметь такую красоту, прикасаться к ней, гладить, целовать и так грубо обзывать! В тот день я решил окончательно: женюсь на ней, как только мне исполнится восемнадцать лет.