меньше просто по причине того, что люди всё больше стремятся к одинокому образу жизни, растёт число домохозяйств, где проживает только один человек (хотя по-прежнему каждая третья женщина в мире подвергается насилию от рук знакомого, супруга или партнёра).

Речь даже не о подростках, пожилых людях и инвалидах, которые традиционно являются группами риска со стороны преступников[128]. Хотя надо признать, что специалисты отмечают существенный рост такого рода насилия в последние годы.

Наконец, речь даже не о новых феноменах, а точнее — понятиях, пытающихся схватить и поименовать разные виды нарастающего притеснения человека человеком в современном обществе: буллинг, кибербуллинг, абьюз, аутинг, бодишейминг, культура отмены, виктимблейминг, газлайтинг, сексизм, сталкинг, киберсталкинг, кэтколлинг, мэнспрединг, мизандрия, мизогиния, неглект, слатшейминг, эйджизм и т. д.

Нет, речь сейчас о том, что следовало бы, возможно, назвать «взаимной настороженностью», распространившейся в огромном числе современных сообществ и культур. То есть это даже не насилие как таковое, а ожидание, тягостное предчувствие возможного насилия — противоправных действий, оскорблений, манипуляций и т. д. — со стороны третьих лиц.

В 2018 году международный исследовательский проект World Values Survey представил результаты своей работы. Социологи сравнивали не общий уровень доверия, а доверие людей друг к другу в разных странах. Так вот, большинству людей в Китае готовы доверять 63,5 % населения, в Швеции — 62,8 %, в России — 22,8 %. При этом 62,5 % американцев предпочитают быть осторожными с другими людьми, в России же — все 73,9 %.

Важно понимать, что эта настороженность, это взаимное подозрение опирается на мощный эволюционный, биологический базис, а именно на инстинктивную склонность человека к так называемой «внутривидовой агрессии». В своё время этот феномен был открыт и описан выдающимся этологом, лауреатом Нобелевской премии Конрадом Лоренцем.

Кажется странным, даже с эволюционной точки зрения, что представители одного и того же вида способны к инстинктивной агрессии друг на друга. Однако именно этот механизм позволяет стайным животным создавать стабильные социальные группы и защищать их целостность.

• Во-первых, это обеспечивает изоляцию группы в пределах одной популяции, благодаря чему при встрече на одной территории стаи не перемешиваются.

• Во-вторых, позволяет ограничить число самцов, претендующих на самок (они изгоняются из группы, но продолжают мигрировать вместе с ней, являясь для неё своеобразным «резервом»).

• В-третьих, именно благодаря внутривидовой агрессии в группах формируется иерархия, которая позволяет поддерживать порядок в таких сообществах.

Наконец, именно внутривидовая агрессия, если говорить о механизмах членения естественных социальных групп, обеспечивает распри, которые возникают между подгруппами и позволяют какой-то из них отпочковаться, создав таким образом новое племя — меньшее по размерам, но стабильное, — управляемое естественными механизмами социального взаимодействия, о которых говорит Робин Данбар.

Итак, для эволюции внутривидовая агрессия, быть может, и не так уж плоха. В конце концов, она опирается на принцип «выживает сильнейший», что важно и для полового отбора в том числе, поэтому почему бы не создать дополнительные инструменты конкуренции в рамках одного биологического вида.

С другой стороны, мы с вами благодаря развитию общественных отношений и культуры как таковой уверенно сошли с эволюционной траектории. Наше общество, напомню, защищает как раз тех, кого эволюция выбраковала бы, не задумываясь. Но уйти с траектории можно, а вот уничтожить эту траекторию в себе пока никому не удавалось.

«У нас, — как пророчески пишет К. Лоренц в своей знаменитой книге „Агрессия (Так называемое «зло»)”, — есть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболее серьёзной опасностью, какая грозит человечеству в современных условиях культурно-исторического и технического развития».

Действительно, учитывая приобретение «второй сигнальной системы», человек получил возможность многократно усиливать свою «внутривидовую агрессию», просто концептуализируя её.

Нацизм, национализм, антисемитизм, расизм, образ «врага» любого рода (например, «классового врага», «религиозного» и т. д.), негативное отношение к конкретным социальным группам, меньшинствам и т. д. — всё это результат усиленного благодаря второй сигнальной системе биологического инстинкта внутривидовой агрессии.

При этом чем меньше люди начинают доверять друг другу, тем больше у них находится поводов для того, чтобы проявлять нетерпимость и жестокость, и, напротив, тем меньше в них альтруизма и сострадания.

При этом традиционный аппарат принуждения (например, социальное давление) и сам габитус, не позволяющие людям в большинстве случаев проявлять агрессию открыто, сами по себе становятся проблемой. В основе здесь механизм, который описан тем же К. Лоренцем: «переориентация внутригрупповой агрессии».

Аутоагрессивное поведение

В животном мире существуют различные практики, каким образом снижать уровень внутривидовой агрессии в группе. У каких-то видов — это достаточно агрессивные игры внутри групп, приводящие к разрядке этого негативного эмоционального потенциала. В каких-то случаях животное может отыграться на более слабом члене группы — выместив на него свою внутривидовую агрессию. Где-то происходит переориентация внутривидовой агрессии на физические предметы, что хорошо демонстрируют, например, ритуалы «ухаживания» у журавлей, описанные К. Лоренцем.

Мы так же нередко, зачастую и не замечая того, переориентируем агрессию, которую хотели бы выплеснуть на того или иного человека, на объекты материального мира — можем ударить кулаком по столу, сломать какой-нибудь предмет, разбить посуду, выйти, со всей силы хлопнув дверью, и т. д. То есть наша агрессия, связанная с другим человеком, как бы переходит на тот или иной предмет.

Но надо также иметь в виду, что мы и сами для себя являемся другим человеком, а потому вызываем в себе же на себя же внутривидовую агрессию. Звучит, конечно, несколько странно, но это и в самом деле так.

Вообще другие люди — это для нас их образы в нашей голове (нейронные ансамбли), но и мы сами представляем для самих себя такой образ в своей собственной голове.

Как пишет профессор психологии и неврологии в Принстонском университете Майкл Грациано, разрабатывающий «теорию сознания» на базе так называемого «внутреннего внимания»: «Мы верим, что обладаем сознанием — в самом глубинном, интуитивном и иррациональном понимании, — поскольку мозг строит автоматические модели своего мира и себя самого, а также обладает частичным когнитивным доступом к этим моделям».

В этом смысле отнюдь не удивительна «иррациональная», но «интуитивно» понятная концепция Рене Декарта, согласно которой в нас, по сути, находится некий гомункулус, который нами управляет, который и есть в некотором смысле мы сами.

Этот гомункулус — та самая модель нас самих в нашем же собственном мозге, которая функционирует там на тех же правах, на которых это делают и образы других людей, про которых мы вспоминаем, о которых мы думаем, с кем ведём внутренние «диалоги».

То есть ко всем прочим людям, с которыми мы взаимодействуем, у нас есть и ещё один, специальный человек — это мы сами, так называемое «субъективное я». Находится это «я» в больших полушариях, агрессия рождается «этажом ниже»