Настал день, когда мы должны были пойти в «Икхвани Сафаа», я позвонила Хасану, но он сказал:

– Я в больнице. Утром мне вырезали грыжу.

– Хочешь, чтобы я тебя навестила? – спросила я.

– Конечно. Встретимся в палате для особо важных персон и обсудим план действий.

Я позвонила Эмме:

– Хасан заболел и хочет, чтобы я его навестила.

– Не может быть!

– Правда! Он в больнице.

Она встревожилась и поехала со мной.

Я думала, что такой состоятельный человек будет лежать в шикарной палате с букетами цветов на прикроватном столике и суетящимися вокруг него медсестрами. Однако палата для особо важных персон располагалась в длинном темном крыле, отдельно от основного здания больницы. Если где на Занзибаре и водились привидения, то наверняка здесь.

Мрачная палата Хасана оказалась большой и пустой, на окнах висели простыни. В таких комнатах только ужастики и снимать. Вокруг никого не было, и я бы с ума сошла от страха, если бы мне пришлось переночевать здесь.

Странно видеть успешного человека, который несколько месяцев в году живет в Белвью, на покореженной металлической койке и с пустой капельницей рядом. Хасан заверил нас, что его проведывают, и сказал, что пролежит в больнице еще два дня, а затем будет отдыхать дома.

Он взял сотовый и позвонил Сауду, председателю «Икхвани Сафаа». Тот свободно говорил по-английски и жил в основном в материковой Танзании. Мы условились, что в переговорах с музыкантами мне поможет Фураха с кинофестиваля. На обратном пути я взяла с Эммы слово: если вдруг я заболею малярией или чем еще, пусть меня отправят в общую палату, где все мучаются вместе.

На следующий день Фураха сообщил, что ему срочно пришлось уехать в родную деревню недалеко от города Аруша. Видимо, растолковать мою идею членам «Икхвани Сафаа» придется все-таки Тарику. Я захватила с собой компьютер и диск с записью своего танца. Тарик был полон идей и любезно согласился помочь мне. К сожалению, он отказался надеть что-нибудь более приличное, чем его болтающиеся мешковатые штаны. Я боялась, что пожилые члены комитета клуба не воспримут меня серьезно, если такой молодой человек будет вести переговоры.

Однако все прошло хорошо. Мы договорились на тех условиях, которые устраивали всех. Возникла только одна проблема: они наотрез отказались записываться в студии Хасана. Я так и не смогла выяснить причину. Они просто повторяли: «Нужно найти другую студию».

Занзибар – маленький и бедный остров, не изобилующий хорошими условиями для музыкального производства. Единственный музыкальный магазин, который мне удалось здесь отыскать, выживал лишь за счет пиратских копий с копий самопальных записей, сделанных на доисторическом компьютере.

Тарик попытался отыскать Бааха, владельца дискотеки «Бвавани» и якобы конкурента Хасана в звукозаписывающем бизнесе. Тот на несколько дней уехал из города, и мне не хотелось ждать. Один человек из группы попытался договориться с музыкальной школой, но цена, которую там назвали, оказалась вдвое выше предполагаемой. Я решила настаивать на своем – пусть работают с Хасаном, или я вообще откажусь от своей затеи. Тарик предложил следующее: если «Икхвани Сафаа» не согласятся, пусть сами ищут студию с такими же расценками, как у Хасана.

Из-за этого проекта у меня началась бессонница. Наконец я позвонила председателю Сауду. Тот ответил: «Без проблем» – и пообещал поговорить с дирижером.

В тот вечер мне пришлось немало потрудиться, общаясь с дирижером оркестра Джамалем. Это был чопорный невысокий человечек с кислым выражением лица. Он отказывался работать с Хасаном и не уставал повторять, что Хасан сделает пиратскую копию диска и деньги никто не получит. Тарик попытался уговорить его, объясняя, что это мой проект, я выступаю в качестве продюсера, поэтому даже если Хасан украдет запись, в проигрыше буду только я. Наконец мы позвонили Сауду в Танзанию, умоляя его о помощи. Сотрудничество с Джамалем обещало быть непростым.

Тарик мне очень помогал: придумывал названия для диска и находил транспорт для сеансов звукозаписи. Студия Хасана находилась в другом городе – пришлось брать напрокат даладалу и организовывать обед для музыкантов. Я никогда не договорилась бы обо всем на суахили, а если бы мне это и удалось, с меня бы взяли плату как с музунгу. К счастью, Тарик знал, что делать. На фотосессию я предложила всем одеться так, как хочется, но Тарик возразил:

– Пусть все оденутся одинаково. Поверь, если они придут в чем попало, это будет полный разброд.

Он попросил их надеть черные или белые костюмы.

Некоторые музыканты не хотели появляться на фотографии, но те, кто не участвовал в записи, вызвались занять их места. Мне же приходилось настаивать, чтобы на фото были те люди, кто играл и чьи имена указаны на обложке.

…На следующий день Тарик постоянно звонил мне с разных телефонов и бросал трубку – так поступают люди, если у них кончаются деньги на телефоне. У меня было много дел, я ехала в офис ZIFF, где работал единственный в городе графический дизайнер Мэтт из Австралии, который согласился сделать обложку и лейбл для диска. Я планировала отправить запись и макет в США, чтобы диск вышел к моим мастер-классам и выступлениям по возвращении домой.

– Пожалуйста, приезжай. Нам надо поговорить, – умолял меня Тарик. Кажется, он нервничал по поводу заказа обеда и аренды даладалы. – Они требуют предоплату.

– Сначала узнай цену, – ответила я.

Тарик вел себя странно. Я заметила, что за последние две недели он сильно похудел, и у меня возникли подозрения. Я боялась, они окажутся правдой. Однажды, предположив, что он принимает наркотики, я спросила его об этом.

– Раньше я курил мариджуану (так произносят слово «марихуана» на Занзибаре), – ответил он тогда; в другой раз он признался, что все еще покуривает.

Мне понадобилась пленка для видеокамеры, и, если бы ее купил Тарик, я сэкономила бы несколько долларов. Я решила: пусть это будет проверкой – если ему нужны наркотики, он возьмет деньги и не принесет пленку. Это все равно лучше, чем если потом случится что-нибудь более серьезное.

У меня было плохое предчувствие. Я волновалась за него, поскольку он действительно оказался хорошим парнем. Однако меня тревожило и то, что запись и аренда студии стоили немалых денег. Если он принимал наркотики, все участники проекта рисковали.

Я вручила ему ровно столько денег, сколько требовалось, и мы разошлись. Целый день я то впадала в уныние, то начинала сердиться. Тарик был прекрасным человеком с большими способностями. Неужели он растрачивал свою юность понапрасну? Может, он помогал мне лишь для того, чтобы получить процент от моих покупок? Но почему тогда он не украл мою камеру или ноутбук, когда мы вдвоем бродили по темным улицам? Он знал, сколько денег и когда я должна заплатить оркестру. И каким бы хорошим он ни был, если бы ему потребовались наркотики, он мог сделать что угодно.