– Сколько еще раз ты собираешься ложиться в эту клинику?

Я спросила, сколько он уже там был, и Лейла ответила, что он многократно бросал и возвращался к привычке снова.

– Он сидит на наркоте с семнадцати – уже восемь лет, – сказала сестра и добавила: – Здесь это обычное дело. Пока он живет на Занзибаре, он никогда не бросит. Стоит только выйти на улицу, и они там. Тебе предлагают наркотики, и ты не можешь отказаться. В нашей стране это распространенная проблема.

Лейла согласилась ухаживать за отцом и днем и ночью.

– Я очень расстроилась, когда поняла, что он снова начал принимать наркотики, – вздохнула она и спросила: – Неужели я не учуяла запах?

А я почувствовала себя наивной девочкой. Запах героина был мне незнаком.

Мы с Тариком поехали в «Аль Рахма», частную клинику на окраине города. Когда Тарик объяснил девушке в приемной, что хочет вылечиться от наркомании, та не проявила никаких эмоций. Она протянула ему чистую карту и попросила подождать в кресле. Он поговорил с врачом, и его приняли.

Тарику предложили отдельную палату, но он сказал, что хочет быть с другими. Тогда ему выделили койку в комнате со множеством таких же коек, где лежал всего один пациент. Впрочем, он был в таком состоянии, что вряд ли смог бы составить Тарику компанию.

На закате небо окрасилось в странные желто-серые тона, и влажность повысилась настолько, что я поняла: надвигается гроза. Прогуливаясь по пляжу, я заметила, что даже старые деревянные лодки куда-то делись. Закат был мрачно-прекрасным, с полыхающими зарницами вдали.

В тот вечер Башир пригласил меня в «Серена Инн» послушать его и еще нескольких участников «Икхвани Сафаа». Когда мы сидели там, молния вспыхивала почти над нашими головами. Ветер принес проливной дождь и сорвал скатерти со столов. Музыканты схватили инструменты, и мы отправились в помещение, чтобы пересидеть грозу.

Когда дождь стих, все разошлись по домам. На улице наступила абсолютная тишина: ни машин, ни единой души – лишь тихие звуки дождя. Мне не очень-то хотелось идти домой по «аллее самоубийц» – так называли улицу в самом центре туристического квартала, которая была печально известна ограблениями и другими уличными преступлениями. Туристов предупреждали не ходить там в одиночку, и Юзеф договорился со своим знакомым, симпатичным карликом, что тот подвезет меня до дома на заднем сиденье своего крошечного мотоцикла. Этот человек работал учителем музыки в академии и в тот вечер играл на аккордеоне.

Я аккуратно примостилась на сиденье, свесила ноги и, пытаясь не сползти назад, придерживала длинную широкую юбку. Кроме нас, на узких улочках древнего города, освещенных вспыхивающими вдали молниями, никого не было заметно. Это было одно из тех коротких и волшебных мгновений, когда словно чувствуешь себя героиней какого-то чудного иностранного фильма.

Только у меня стало хорошо на душе, как зазвонил телефон. Я не ответила, но он продолжал звонить. Когда я наконец взяла трубку, я услышала голос Тарика:

– Не могу дозвониться до Лейлы. Она должна прислать мне еду.

Как выяснилось, в занзибарских больницах пациентов не кормили. Не давали им и лекарств для детоксикации организма – всего лишь питательный комплекс с витамином В, глюкозу и средство от обезвоживания организма.

Через некоторое время мне позвонила Лейла и спросила, не собираюсь ли я навестить Тарика. Мы вместе пошли отнести ему обед. Он лежал под капельницей и скучал, однако на этот раз в палате было больше народу. Бедняга сказал, что ему плохо, но боль накатывает временами и он вполне может с ней справиться. Выглядел он хорошо, но настроение у него было просто ужасное. Я пыталась быть веселой и не уставала благодарить его за помощь и доброту, но он лишь сказал:

– Это тебе только кажется. Я так про себя не думаю.

Когда к другому пациенту пришла большая семья, Тарик повеселел.

– Это Абдулла Исса, известный певец, – сказал он, указав на одного из мужчин.

Мне нравилась одна из песен Абдуллы – я так часто слышала ее в супермаркете, что даже купила пиратскую запись.

Он узнал Тарика, подошел и тепло поздоровался с ним. Знаменитый певец вел себя совершенно естественно, увидев знакомого, который лечился в больнице от наркозависимости. Было такое ощущение, словно мы все просто встретились на улице. Мы поговорили о музыке и наших проектах и обменялись телефонами.

С каждым днем Джамаль нравился мне все больше. Мы подружились, и он присылал мне сообщения на суахили, просто чтобы пожелать хорошего дня. Джамаль никогда не расставался со своим старомодным зонтиком и скрипичным футляром и казался мне простым и порядочным человеком, настоящим джентльменом. Однажды утром он пригласил меня на свадьбу. Я пошла за покупками на другой конец города, а он позвонил и сказал, что ждет меня у подъезда моего дома. Я побежала домой.

Мы приехали в деревню, где собралась целая толпа зевак. Тут были дети и взрослые в самых разнообразных нарядах – от лохмотьев до элегантных платьев. Жениха и невесту я так и не увидела, но вечеринка была в самом разгаре.

За домом, где грязные тропинки сходились на небольшой лужайке, в кругу танцевали женщины. В центре круга сидели несколько музыкантов, которые играли на разных духовых инструментах. Эта музыка в исполнении оркестра бени напоминала нечто среднее между звучанием военного духового оркестра и группы африканских барабанщиков, она была полна энергии и страсти. Женщины по очереди вставали на стулья и гибко описывали бедрами круги. Затем движения стали выполнять по две женщины одновременно или женщина и мужчина.

Оркестр закончил игру, и все бросились на задний двор другого дома, где несколько перкуссионистов исполняли музыку в стиле кидумбак. Джамаль достал скрипку и начал им подыгрывать. Сочетание звучания скрипки и громких ударных инструментов было невероятным. Танцевали под кидумбак так же, но музыка будто утратила свое достоинство, стала дикой и неуправляемой. Танцы приобрели эротическую направленность. Двое вскарабкались на скамейку и приблизились друг к другу, и каждый порой касался промежностью зада своего партнера.

Затем люди опять бросились к тому дому, где играл бени, и женщины снова встали в круг. Одна из них заставила меня встать на скамью и станцевать. Все завизжали, когда я начала крутить бедрами в точности как они. Кажется, никто и не подозревал, что музунгу умеют двигаться. Тем не менее я никогда не видела, чтобы кто-нибудь из музунгу двигался столь же плавно, а движения были такими же отточенными, как у местных жителей.

Позже, вернувшись вместе со всеми к группе, исполнявшей кидумбак, я села на скамейку, и меня окружили дети. Танец с участием представителей противоположного пола все больше напоминал половой акт. Я предположила, что это своего рода инструкция для невесты и жениха. Но где же сами новобрачные? Три-четыре женщины одновременно раскачивали бедрами и задирали ноги. Двое мужчин изображали в танце половой акт. Один из них открыл рот и высунул язык, сделав вид, что занимается с партнером оральным сексом. Правда, они были одеты и ни разу не коснулись друг друга.