Тук, тук, тук.

И потом… так все и выходит.

Бутылка показывает на Мэла, и Брэнди улыбается так широко, что я с легкостью могу засунуть ей в рот бейсбольную биту. Поперек. Не могу сказать, что подумываю над этим.

Может, немного.

Она ползет в центр круга, видимо желая повторения того, как Эштон обращался с греческой богиней, но Мэл встает, подходит к ней и, потянув за конский хвостик, одним рывком заставляет ее встать. Он делает это так буднично, так непринужденно. Я слышу охи-ахи от всех женщин в комнате и понимаю, что поспособствовала своим собственным стоном.

Мэл смотрит на нее. Она наклоняет голову, на ее губах виднеется соблазнительная улыбочка.

– Что за странный… – Брэнди не успевает произнести слово до конца, как Мэл набрасывается на ее рот, и они целуются с такой страстью, с таким зверством и жестокостью, что мне хочется плакать. Ощущение, будто тигр рассекает мне грудь своими острыми когтями, а из сердца вытекают струи крови.

Я не в порядке.

Вообще-то я как будто дышать не могу.

Когда его язык скользит мимо ее губ и покоряет рот, я всхлипываю и вынуждаю себя не зажмуриваться. Ее стоны и рыки от удовольствия проникают в меня, как яд.

Когда они наконец заканчивают пожирать лица друг друга, Кэллам прочищает горло. Я поворачиваюсь и понимаю, что все это время он смотрел на меня.

Парень с раздражением поджимает губы.

– Понравилось шоу?

– Больше, чем компания, – бормочу я.

По горло сыта его пассивно-агрессивной фигней. Но вместе с тем признаю: я сама виновата, что не поговорила начистоту о случившемся в Ирландии между мной и Мэлом. Хотя не виновата в том, что он изолировался на балконе ради звонка по работе. Я не смогла бы рассказать ему за двадцать минут до выхода на вечеринку.

Мэл и Брэнди возвращаются на свои места, а у меня лицо горит так, словно это я сделала что-то не то.

– Рори, твоя очередь, – гаркает Кэллам.

Стараясь не обращать внимания на его тон, я беру бутылку, смотрю в потолок и произношу молитву: «Пожалуйста, пусть выпадет не Мэл».

Меня устроит любой другой. Желательно девушка. Даже с Эштоном смогу поцеловаться. Он милый, рок-звезда и в таком состоянии, что назавтра даже не вспомнит.

Пальцы сжимают бутылку.

– Ты собираешься крутить, милашка, или будешь пялиться на нее, надеясь, что она повернется силой мысли? – фыркнув, интересуется Эштон.

Я закрываю глаза и впервые за всю свою жизнь мысленно распекаю своего пропащего папашу.

«Привет. Так… мы на самом деле незнакомы, но, если ты там, наверху, избавь меня от неловкости. Большего я от тебя не требую».

Я кручу бутылку, задерживаю дыхание и смотрю. Она поворачивается один раз, второй, третий, четвертый и останавливается, показывая на…

– Мэл, – убежденно заявляет Кэллам.

– Эштон, – одновременно с ним говорит Брэнди.

Безусловно, она не хочет, чтобы я целовала предмет ее обожания.

О, и кстати. Спасибо, Глен.

– Мне кажется, она показывает на Эштона, – вмешиваюсь я.

На случай, если где-то там Глен пытается загладить вину, повернув бутылку в сторону Эштона, вынуждена заметить, что и на небесах он не ведет трезвый образ жизни, потому что бутылка остановилась между Эштоном и Мэлом.

– Она точно показывает на Мэла, – не соглашается Кэллам, постукивая пальцем по гладко выбритому подбородку.

Что он творит, черт его подери? Я не настолько тупа, чтобы спрашивать его в присутствии чужих.

– Думаю, это значит только одно, – гогочет, как гиена, британская секс-бомба и смотрит на Кэллама томным взглядом.

Здесь у всех свой корыстный интерес, но эта девица самая алчная и агрессивная.

– Что именно? – порывисто поворачивается к ней Кэллам.

– Тройной поцелуй, – воркует она, наматывая локон на палец.

– Да! – Эштон поднимает кулак вверх. – Да, мать вашу. Секс-рабыня и обиженный поэт одновременно. Я в деле.

– Секс-рабыня?! – Кэллам теряет самообладание.

– Не парься, это кличка, – смеется Эштон и выдыхает закручивающейся полоской дым.

Честное слово, я накурюсь, просто целуя его.

– Меня устраивает, – безучастно заявляет Мэлаки.

Я чувствую, как Кэллам подталкивает меня в центр круга.

– Тогда давай, – убеждает он.

– Подожди, я не уверена, – бормочу я.

– Мы это уже обсуждали! – кричит англичанка. – Не дрейфь.

– Да, не порти нам кайф, Рори, – требует Кэллам.

Окрысившись, поворачиваюсь к нему.

Он пожимает плечами, на его губах таинственная ухмылка.

– Не только ты согласна делиться. Хорошие новости, правда?

Подхожу к Мэлу и Эштону, чувствуя, как потеют ладошки.

– Как поступим? – Кладу руки на талию. – Начнут целоваться двое, а третий присоединится позже или будет…

Без лишних слов Эштон хватает меня за затылок, притягивает к себе и крепко целует. Он пихает горячий, пропитанный алкоголем язык мне в рот, и тогда я понимаю, что все мы немного пьяны, в том числе Кэллам – впервые.

Забудем о дерьмовой музыке – Эштон Ричардс умеет целоваться. Мне начинает нравиться, когда я чувствую, как влезает второй язык. Теперь их два у меня во рту. Один из них принадлежит Мэлаки, и я точно знаю какой.

Я чувствую, как набухает клитор, внизу живота покалывает от возбуждения. Мы целуемся страстно и неспешно. Эштон покусывает уголок моего рта, а Мэл целует меня с языком, и я начинаю забываться. Становится ясно, что это совсем не похоже на тройной поцелуй, потому что два парня целуют одну девушку. У них минимальный контакт друг с другом, оба обслуживают меня.

Только когда я начинаю задаваться вопросом, не одна ли увлечена этой ситуацией, Эштон кладет руку на мою талию и пригвождает к своему телу. Я чувствую бедром толстый стояк, и у меня вырывается стон. Мэлу ничего не достается, и он хватает меня за другой бок, притягивая к себе. Я зажата ими обоими, чувствуя, как горячая влага стекает мне в трусики.

Я должна бы чувствовать стыд, смущение и стеснение – так и есть. Клянусь, я все это чувствую. Но гораздо сильнее хочется снять одежду и зацеловать каждую клеточку их тел, пока они будут брать меня с обеих сторон. Мой рот заполнен, а соски превратились в болезненно чувствительные пики.

До меня доходит, что это снимок века – тот, который Райнер хочет видеть на обложке «Роллинг Стоун». Его рок-звезда, его автор песен и его фотограф страстно обжимаются. Но он не может снять нас, потому что все трое пошли вразнос и некому сделать фотографию.

Мы целуемся несколько бесконечно долгих минут, когда я чувствую, как кто-то тянет меня за футболку. Я резко открываю глаза и вижу, что это Эштон. Еще я понимаю, что он отошел от нас. Он больше не принимает