Народ за его спиной опять зароптал и заволновался.

– Сами небось своего пива налакались, да и в свои чаны нужду справили! – выкрикнул здоровенный мужик из числа противников пивоваров. – А Ждана со Званом так измордовали, так что те скоро в Ирий попадут!

– А Зорянку мою кто чести лишил? – поддержал его невидный мужичонка с окровавленной палкой в руке.

– А пусть не ходит в наши хмельники! – кинул кто‑то из второй толпы.

– Досточтимый староста, – поспешила продолжить разговор ведьма, видя, что народ вновь собирается продолжить побоище. – Вам, как ответственному за порядок в селе, вместо того, чтобы устраивать битву, нужно было тиуну или даже боярину своему сообщить… А то, что вы творите, бунтом попахивает!

– Э‑э‑э, – промямлил староста ограбленной деревни. – Эта, слушаемся. Но мы не боярские, а церковные. Преосвященного Ифигениуса владение…

Второй староста, видимо недовольный расплывчатым решением, хватил шапкой об землю, но возражать не посмел, и народ начал молча расходиться.

Но не все…

На утоптанной земле лежали тела тех, кому было уже все равно. Два, три… десять. У одного разворочена грудь, у другого вспорот живот, у третьего размозжен череп.

Души их отправились к праотцам, к Богу (или богам – это уж кто как чувствовал и верил).

Возле тел уже собиралась причитающая родня.

Движимая все той же интуицией, которой в последние недели привыкла доверять, чародейка двинулась следом за старостой разоренных пивоваров.

Гавейн и Парсифаль, без звука поняв, что от них требуется, пустились за ней.

Лунь, бормоча под нос проклятия, почтительно замер в поклоне, когда дорогу ему перегородили все так же непонятная, но жуткая и даже на вид опасная женщина да еще и в сопровождении двух хмурых вояк.

– Значится так, почтеннейший, – обронила красавица. – А покажи‑ка ты мне эти ваши чаны. Посмотрим, кто и что у вас там напакостил…

Гавейн, не спрашивая разрешения, втащил оторопевшего старика на коня.

– …Да, – по прошествии десяти минут бросила Файервинд, выходя из сарая и переступая через выбитую дверь. – Ты, старый козел, и впрямь ума лишился. Да так слону не насрать, не то что людям! Ох, молись всем богам, чтобы дело до преосвященного не дошло, а то определенно быть тебе в петле за бунт да смертоубийство!

О том, что этот самый преосвященный исчез неведомо куда, ведьма, естественно, умолчала. И не обращая внимания на рухнувшего на колени и жалобно причитающего Луня, вскочила в седло.

Догнав дружину, она молча пристроилась в хвосте колонны и погрузилась в размышления.

Итак, похоже, навьи поработали и тут.

Старая зависть, злоба бедных к богатым да еще давние ссоры и обиды – и вот уже целый табун тварей делает то, что мечтают в глубине души сделать бедняки с богатыми и удачливыми соседями – такими же смердами, как и они.

Разорить, разломать и испакостить все!

Придется, видать, в этом году Клеву обойтись без здешнего чудесного пива! Если, конечно, киевлянам да и всей Куявии будет до пива.

Но вот не диво ли?! Получается, что метаморфусы действительно не имеют ни своих душ, ни своего разума? Не в этом ли ключ к победе над ними?

Кстати, а что там все‑таки за тварь бродила среди могил? Вроде бы на метаморфуса не похожа. Хотя кто ж их знает. Уже не в одном обличье являлись…

В сумерках отряд остановился на отдых.

Ночь опускалась на Куявию. Небо такое глубокое, что как никогда верилось, будто там, над головой, нет ничего, кроме звезд. И это ничего продолжается бесконечно.

Жара сменилась прохладным ветерком, который изредка доносил далекий вой волков.

– А ведь боятся чего‑то серые, – услышала ведьма прямо над ухом знакомый голос. – Тоже, вишь, чуют недоброе…

Подняв глаза, Файервинд обнаружила, что напротив нее у костра сидит тот самый Рябой из ее видения.

Она невольно потянулась к посоху.

Потянулась… и демонстративно отвела руку назад.

– Соображаешь! – похвалил рыжий. – Кто ты – мне ведомо. Меня же обычно величают Варениксом. Леший я, коль не уразумела, лесной князь то есть…

Чародейка недовольно встряхнула головой.

Легкие, игривые порывы ветра отбросили длинные волосы за спину, спутали их и сделали из прически что‑то похожее на воронье гнездо.

Красавица раздраженно попыталась уложить их растопыренной пятерней, но ничего не получилось, и она плюнула на эту, без сомнений, вечную проблему женщин с длинными волосами.

– Пора, детка, поговорить в яви, – молвил лесной князь. – Кажись, ты уже созрела для этого…

Киев, Княжья Гора

– Что ж, – сказал Велимир, поднимаясь со своего места в княжеской ложе, где кроме него находились Светлана, Вострец, несколько ближних бояр и четверо гридней в серебряных кольчугах и с позолоченными бердышами на плечах. – Хоть, может, и неурочный час для таковых празднеств‑то…

Он обвел суровым взором собравшийся на государевом подворье народ – гостей, съехавшихся на турнир, киевлян, среди которых были не только мужи «лепшие и нарочитые», но и простые горожане. От взгляда владыки многим стало не по себе. Кому совестно, а кому и страшно.

– Сами ведаете, какие времена настали, – проникновенным голосом продолжил князь. – А кто не ведает, – тут он покосился на группку разряженных поединщиков, – прибыв издалека, так оно, может, и лучше. Поелику дурные мысли не будут мешать твердости рук, крепости мышц и верности глаза, что понадобятся вам в предстоящих сегодня испытаниях. Судить их будут люди проверенные и беспристрастные. Жаль, конечно, что нет среди нас того, кто придумал состязания эти и кому годилось бы стать главным судией…

Тут Велимир сделал паузу и пристойную для такого случая трагическую мину.

– Но никаким подлым врагам, похитившим мудрого советника нашего и отца духовного, не удастся совратить нас со стези, указанной преосвященным Ифигениусом. Мы завершим то, что начал владыка. Нынче же, пожалуй, приступим к тому, ради чего здесь собрались. Да пребудет с теми, кто верит в Единого, милость Его. Тем же, кто по незнанию истины поклоняется многим богам, да помогут они. Но, в конце концов, пусть победит достойнейший, которому и достанется рука дочери моей, а в грядущем и власть над землею Куявской!

Государь перекрестился и, видимо устав после долгой речи, опрокинул в рот кубок вина.

– Давай, паря, – хлопнул он по плечу Востреца. – Рули! Да ухо держи востро. От этих чужеземцев завсегда на Руси одни неприятности.

Шут низко поклонился князю и трижды хлопнул в ладоши, призывая к вниманию.