Погребение Чеха отнюдь не покончило с опасностями для нас. Сразу после заката солнца 25 октября мы снова испытали массированную бомбардировку противником глубинными бомбами. Снова и снова эти бочки с тринитротолуолом дождем сыпались на нас. Было похоже на то, что сама Смерть стучится в наш прочный корпус, прося впустить ее. Нам все же каким-то образом удалось ускользнуть от эсминцев после целого часа подобного избиения.

Около 20:00, когда темнота над морем стала куда плотнее, Майер принял решение, не погружаясь, на полном ходу вывести нас из опасного района. Однако через две минуты после того, как мы всплыли, зоркие глаза нашего вахтенного на мостике различили темные силуэты наших преследователей довольно близко по правому борту ближе к носу лодки. Майер принял решение следовать полным ходом, как он это задумал, в надежде, что они нас не заметят. Мы начали разрезать волны, держа полный ход вперед.

Примерно минут десять казалось, что все пройдет, как было задумано. Однако эсминцы, очевидно, увидели нас на своих радарах, потому что один из этих дьяволов развернулся и стал сближаться с нами на полной скорости. У нас оставались считаные секунды, чтобы убрать вахтенных с мостика и начать погружаться.

– Срочно экстренное погружение, – скомандовал Майер.

Мы скрылись под волнами как раз в тот момент, когда боевой корабль начал сброс глубинных бомб. Мы же погрузились до 150 метров и начали маневр уклонения.

Второй вахтенный офицер извлек капсулу Bold из кормового отсека и принес ее в носовой торпедный отсек, где находился миниатюрный торпедный аппарат № 7. Секунду спустя он появился в центральном посту в очень возбужденном состоянии. Ему нужна была помощь, поскольку крышку торпедного аппарата заклинило. Я пришел ему на помощь, и совместными усилиями мы зарядили этот аппарат. Когда мы попытались выстрелить капсулу, у нас ничего не получилось. Тогда я схватил большой деревянный штырь и, нажав им со всей силы на выталкивающий стержень, выбросил капсулу наружу. Там она взорвалась, выпустив массу воздушных пузырьков и обломков металла. Весь экипаж облегченно вздохнул, когда капсула взорвалась. Довольно скоро все корабли над нами были введены в заблуждение воздушными пузырями. Звуки «пинг-пинг-пинг» их систем АСДИК постепенно затихли в отдалении.

(Кстати, я упоминаю этот инцидент не для того, чтобы выставить себя в качестве героя, спасшего лодку. Каждый член нашего экипажа проделал сотни подобных действий, которые в своей совокупности помогли нам выжить. Я упоминаю этот инцидент только потому, что он вспомнился мне в связи с этим происшествием.)

К полуночи мы уже были на приличном расстоянии от охотников за нами. После быстрого взгляда через перископ мы всплыли на поверхность, чтобы заполнить баллоны сжатым воздухом и перезарядить аккумуляторные батареи. Идя по поверхности моря, мы получили радиограмму, в которой предписывалось Чеху и четырем другим лодкам встретиться с «дойной коровой» на позиции Blu 2860. Штабы были еще не в курсе происшедших наших изменений в командовании.

Вскоре после этого, однако, наша установка Naxos, реагирующая на самолетные радары, опять заставила нас погрузиться. Всю ночь и большую часть следующего дня мы подвергались непрерывной бомбардировке союзнических «ястребов» и их друзей эсминцев.

Давно уже стало привычкой среди некоторых членов экипажа вести счет сброшенным на нас авиационным и глубинным бомбам, но в этот раз даже самые добросовестные сбились со счета, сколько взрывов нам пришлось перенести. Совершенно точно, их было больше трехсот.

К сожалению, нашего краткого пребывания на поверхности было совершенно недостаточно, чтобы полностью зарядить наши баллоны с сжатым воздухом. Вследствие этого после пяти часов пребывания под водой наш анализатор газового состава воздуха показал, что дышим воздухом с опасным содержанием углекислого газа. Звук винтов вражеских кораблей, рыскающих над нами, исключал любую возможность подняться на поверхность. Наша лодка была оборудована восстановителем кислорода, но запас необходимых реагентов был настолько мал, что мы не могли использовать его долгое время.

Чтобы избежать удушья, нам в конце концов пришлось использовать индивидуальные дыхательные аппараты, обычно применяемые лишь в экстремальных случаях. Затем всем, кроме вахтенных на самых ответственных постах, было приказано лежать неподвижно, чтобы экономить кислород. Мы ненавидели таскать на себе эти проклятые аппараты! При их использовании нос зажимался специальной прищепкой, а воздух следовало втягивать через шланг, приставленный ко рту. Они никогда не работали надежно, а через какое-то время патрон, содержащий соединение калия, раскалялся, как печка.

Казалось, прошла вечность, прежде чем звук корабельных винтов удалился на достаточное расстояние, которое позволило нам рискнуть и всплыть. Металлический лязг люка на верхнюю палубу, когда он был наконец открыт, прозвучал для нас как серебристый звон рождественского колокольчика. Всасывающие клапаны дизелей были переключены на внутреннее пространство лодки, и наши «Джамбо» начали нагнетать восхитительно прохладный, бодрящий ветерок в лодку. Вы не можете вообразить себе, сколь великолепным может казаться обыкновенный свежий ветерок для человека, который был вынужден дышать несколько часов через этот удушающий дыхательный аппарат. Через довольно краткое время мы отошли от удушающих, усыпляющих симптомов отравления углекислым газом и снова стали самими собой. Мы хором помолились, чтобы нам никогда больше не пришлось снова дышать подобным образом.

Даже одна только память об использовании этих дыхательных аппаратов заставляет меня содрогаться и по сей день.

Следующие несколько дней прошли без особых событий. На поверхность мы всплывали только ночами, так что лишь немногим счастливчикам удавалось на несколько минут увидеть солнце. Но море было спокойным, взрывы глубинных бомб затихали где-то вдали, так что мы считали, что наши шансы добраться до Лорьяна поднимаются. Возможно, мы обманывали сами себя, но мы были молоды, сильны и уверены в себе. Вы должны были быть оптимистом на борту подводной лодки, потому что пессимисты кончают жизнь подобно Чеху.

Мы также беззаветно верили нашему новому исполняющему обязанности командира лодки обер-лейтенанту Паулю Майеру. Хотя ему не пришлось никогда посещать командирскую школу, он воистину знал свое дело. Мы выполняли свои рутинные обязанности, хотя он не говорил нам ни слова. Естественно, мы могли бы докладывать ему о том, что мы сделали, но он и без докладов верил, что мы сделали то, что следовало сделать.

Йозеф Хаузер, наш старший механик, всегда ходивший с угрюмым выражением лица, которого мы прозвали Енотом, был совершенно другим человеком. Он явно еще не отошел от шока после смерти своего ангела-хранителя Чеха. Лишь постепенно он осознал, что мы являемся профессиональным экипажем, а наши шансы на выживание лишь увеличились, когда командиром стал Майер. Со временем он тоже уверовал в наше выживание.

В предрассветные часы 30 октября мы отправили радиограммы в штаб 2-й подводной флотилии и в командование подводных сил Дёница. Мы информировали их о смерти Чеха и о нашем намерении вернуться на базу. Штабисты были рады слышать нас, поскольку наша лодка официально считалась пропавшей без вести.