К сожалению, враги перехватили нашу радиограмму. Вооруженные нашими секретными кодами и великолепной радиосигнальной триангуляционной сетью, союзники вычислили наше местоположение с точностью до одной морской мили. В результате на следующее утро мы подверглись новой ожесточенной бомбардировке эсминцами. Взрывы глубинных бомб барабанили по нашему прочному корпусу более восьми часов. Я лично насчитал 175 взрывов. Еще раз наша счастливая старая лодка U-505 использовала свой шанс на спасение.

Когда мы подошли ко входу в Бискайский залив, погода резко изменилась. Носовая часть нашей лодки буквально должна была прорезать себе путь, разбивая огромные валы. Условия были настолько тяжелыми, что вахты на мостике были сокращены до 30 минут – это был предел, который могло выдержать лицо человека. Мамонтоподобные волны, куда большие, чем мне приходилось видеть, перехлестывали через мостик боевой рубки, обрушивая массы соленой воды через люк. Временами вся боевая рубка заполнялась соленой морской водой на глубину в несколько футов.

На нашем центральном посту управления трюмная помпа едва справлялась с забрасываемой через люк водой. Это была тяжелейшая работа – нести вахту, когда лодку бросало и кренило с такой силой. Даже когда мы считались не несущими вахту, мы занимались тем, что просушивали от морской воды наши бинокли и смазывали машинным маслом механизмы зенитных орудий. Бедные торпедисты изо всех сил старались держать сухими наши новые торпеды, потому что их новые модели с программными механизмами могли взорваться от короткого замыкания. Мы все переводили дух и отдыхали, когда наши аккумуляторные батареи заряжались настолько, что позволяли нам идти на глубине.

Именно в одно из таких погружений я снова вошел в конфликт с офицером. В ночь на 31 октября мы шли на глубине 120 метров, когда на центральном посту управления появился наш доктор. Все другие офицеры спали столь необходимым им крепким сном, таким образом, этот медицинский шарлатан был свободен воплощать свои фантазии о том, что он истинный подводник.

Он сел верхом на подобное велосипедному сиденье офицера, отвечающего за глубину погружения, и стал отдавать приказы оператору вертикальных рулей. Лодка стала погружаться и всплывать, подобно дельфину, повинуясь рулям, с которыми забавлялся доктор. Мы, члены экипажа, которые несли вахту в центральном посту, тревожно переглядывались, но, пока он не подвергал лодку опасности, мирились с его самовольными выходками.

В один момент, однако, он приказал мне сбросить 25 литров балласта из уравнительной цистерны с помощью сжатого воздуха. Ну а я хорошо себе представлял, что открытие клапана декомпрессии при давлении 130 атмосфер вызовет громкий стук и шипение, которые будут слышны за мили кругом. Такой шум был бы прекрасным ориентиром для любых эсминцев, находящихся в этом районе. Подумав несколько секунд, я сообщил доктору, что не буду выполнять его приказ. Он вторично велел мне продуть балласт, и я снова отказался это сделать.

Лицо доктора налилось гневом.

– Когда ваша вахта закончится, вы доложите об этом обер-лейтенанту Майеру!

– Так точно, герр старший ассистент врача!

Два с половиной часа спустя, когда моя вахта закончилась, я доложил об этом событии в офицерской кают-компании. Доктор тоже был там, докладывая Майеру свою версию событий. Когда он закончил, я отдал честь и вышел из кают-компании. Майер поднялся и дал мне знак следовать за ним в проход.

Когда мы удалились на приличное расстояние, Майер повернулся ко мне и спросил:

– Ты рехнулся? Почему ты отказался выполнить приказ? Я хочу точно знать, что произошло!

Я объяснил ему, что произошло и почему я поступил так, как поступил. Майер понизил голос, так, чтобы доктор не слышал его. Хитрым тоном он посоветовал мне в следующий раз в подобной ситуации лишь сделать вид, что я выполняю приказ.

– Но, герр обер-лейтенант, я не хотел врать ему…

– Дурак! Ты только подумай о том, что каждый день моряков заключают в карцер за неподчинение даже самым безответственным приказам? В следующий раз в подобном случае просто скажи офицеру то, что он хочет слышать, а затем занимайся своими обязанностями самым лучшим образом. Сейчас, в такой ситуации, я выношу тебе только предупреждение. Но извинись перед доктором, понял?

– Так точно, герр обер-лейтенант!

– Тогда все в порядке, и ступай отсюда! – усмехнулся Майер, легонько ткнув меня кулаком в плечо, когда я сделал поворот «кругом».

Мы с ним обменялись понимающими улыбками, и я вернулся на свою койку.

Пауль Майер был бы правильным выбором на должность командира лодки, подумал я, укладываясь. Он знал свою работу и знал, как следует обходиться с экипажем. Что же касается доктора, подумал я, то с ним, я был уверен, Майер обошелся куда жестче, чем со мной. Во всяком случае, этот знахарь больше никогда не пытался изображать офицера по горизонтальным рулям.

Мы вошли в «путь самоубийц» Бискайского залива 1 ноября 1943 года. Наше продвижение обратно на базу было изматывающе медленным. Из-за интенсивной вражеской воздушной активности мы теперь продвигались лишь на половину того дневного расстояния, которое раньше делали днем, и все в погруженном состоянии. Во время нашего первого боевого похода под командой Лёве мы проходили ежедневно менее одной десятой дистанции в погруженном состоянии. Наша близость к базе делала наше медленное продвижение тем более разочаровывающим.

На следующее утро мы попали под очередную атаку глубинными бомбами. Она продолжалась не так уж долго, но глубинные бомбы взрывались так близко к нашему корпусу, что все предметы, которые не были надежно закреплены, были сброшены на палубу, включая нас, экипаж, и ведра для отправления естественных потребностей между дизелями.

Говоря о зажимах, следует отметить, что было едва ли не искусством держать все водонепроницаемые люки и прокладки надежно закрепленными, когда мы погружались и всплывали в ходе этих атак. Дело в том, что, когда лодка погружалась, прокладка между люком и переборкой сжималась от изменения воздушного давления. В результате, когда достигнута значительная глубина, большие барашковые гайки на хомутах должны быть соответственно затянуты на полную. При всплытии же барашковые гайки следовало ослаблять постепенно, иначе после всплытия зажимы будет невозможно открыть из-за давления воздуха снаружи. В начале своей деятельности мне было поручено лично следить за тем, чтобы прокладки перископа в боевой рубке были установлены соответствующим образом. Забраться в пустую темную боевую рубку в ходе бомбардировки глубинными бомбами было сложнейшей задачей. Но все эти действия можно было выполнять практически инстинктивно, даже во время атаки глубинными бомбами или плохой погоды. Это были одни из тысячи критических мелких деталей, о которых следовало заботиться на этих старых подводных лодках и о которых даже не думают на больших современных субмаринах.

Когда мы всплыли на следующее утро, мы были поражены тем, что наше последнее ночное уклонение от бомбардировки глубинными бомбами было совершено ближе от центра опасности, чем мы предполагали. Большие куски защитной металлической обшивки вокруг боевой рубки были вырваны. Взрывы также оторвали несколько деревянных полос настила верхней палубы. Увидев собственными глазами понесенный ущерб, мы лишь утвердились в нашем решении пробираться на базу на цыпочках.