Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Могила А. М. Коллонтай. Москва, Новодевичье кладбище, не ранее 10 марта 1952. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 31. Л. 95]
Вместо объявления в «Правде» короткий некролог был опубликован в «Известиях» — правительственном печатном органе. И это также нельзя назвать официальной данью уважения, поскольку текст подписан всего лишь «группой друзей и коллег». Тем более не являлось это признанием большевистского прошлого Коллонтай. В некрологе отдавалось должное «первой женщине-послу» и ее дипломатической карьере.
Внук Коллонтай взялся исправить такую несправедливость и восполнить столь урезанную биографию. Он распорядился выгравировать на стеле, возвышающейся над могилой, следующее: «Александра Михайловна Коллонтай, 1872–1952. Революционер, Трибун, Дипломат». И это превосходно резюмировало такую полную жизнь.
Менее чем через год после смерти Коллонтай умер Сталин. Александра Коллонтай совершила почти уникальное деяние в бурной истории страны, прошедшей через революцию. Она единственная, или почти единственная, среди всех деятелей революции, кому удалось избежать губительной ярости Сталина, не порвав навеки с родиной. Наконец, если Сталин, прежде чем уйти в мир иной, вновь погрузил свою страну и партию в террор (только что отгремело «Дело врачей»), то Александра Коллонтай закончила свои дни мирно, не разделяя страха, которым было охвачено общество, никогда даже не затрагивая эту тему, кроме как в самых интимных беседах. Это свидетельствует прежде всего о незаурядности ее личности, которую невозможно понять в отрыве от долгой истории России и не столь долгой — СССР, ибо она принадлежит им обоим и во многих отношениях является их отражением.
Заключение. Кем же на самом деле была Коллонтай?
Насыщенная жизнь Коллонтай вызывает много вопросов, и самый главный из них связан со Сталиным. Чем объяснить ее исключительную судьбу, особенно в том, что касается отношений со Сталиным? Что это были за отношения? Это наводит на последний и очень деликатный вопрос: кем на самом деле была Коллонтай? Революционеркой? Сталинисткой? Оппортунисткой, умеющей приспособиться к любым историческим поворотам?
Что касается революционерки, то ее биография свидетельствует о всецелой и стойкой приверженности делу революции. Александре Коллонтай, как и многим женщинам из ее аристократического окружения, не давало покоя реальное положение дел в стране (отсталость, нищета, распространенная в обществе), и одновременно с этим ее возмущали привилегии, которыми пользовалось меньшинство, и одолевали мысли о том, что такой порядок поддерживался верхами общества. У «кающегося дворянина», описанного Тургеневым и воплощенного Кропоткиным, было и женское лицо — лицо Веры Засулич и главным образом Александры Коллонтай.
Как же она прошла путь от «кающейся дворянки» до той, что примирилась со Сталиным? Признаки этого примирения стали заметны очень рано, уже с середины 1920-х годов, когда Сталин начал движение в сторону абсолютной власти и столкнулся с Троцким, как оказалось, главным препятствием на этом пути, а Коллонтай в их конфликте встала на сторону Сталина. Действительно, в 1924 году она передала Институту марксизма-ленинизма письма Ленина, которые содержали критику в адрес Троцкого и пригодились Сталину в дуэли с последним. В 1926 году, когда амбиции и жестокий характер Сталина уже не вызывали сомнений, Коллонтай ответила безоговорочным отказом Троцкому, призывавшему ее присоединиться к оппозиции.
Впоследствии она никак не комментировала чистки, в которых исчезали не только те, кто ей не нравился (например, Зиновьев), но и те, с кем она была близка (представители «рабочей оппозиции», Бухарин) и даже делила жизнь (Дыбенко и Шляпников). Всех их перемолола репрессивная машина Сталина. В годы чисток невозмутимая Коллонтай посвятила себя миссии посла и, казалось, не замечала арестов, губительных строек, уносивших жизни тех, что превратились в настоящих рабов, а совсем недавно были простыми гражданами или уважаемыми членами партии, и создававшегося тогда же ГУЛАГа. Наконец, во время своего московского периода, когда Сталин обеспечил ей спокойную жизнь на пенсии, одновременно открыв новую эпоху террора, Коллонтай писала Сталину любезные письма и приветствовала его действия.
Оплатила ли она свое спокойствие и спасение союзом с тем, кто стер в пыль всех близких ей людей, за исключением членов ее семьи, которые, как она и, вероятно, благодаря ей, пережили сталинский террор?
Ничто, однако, не говорит в пользу гипотезы, будто Коллонтай потакала сталинизму, чтобы обезопасить саму себя и своих близких. Она не могла не знать, что ни одному большевику не удалось избежать сталинского террора, став союзником вождя. Старые большевики поддерживали Сталина, чтобы обеспечить свое выживание взаимными обвинениями и устранением общего противника (сначала левые, объединившиеся против Бухарина, затем — уцелевшие в той чистке и объединившиеся против Троцкого), но все они в конечном итоге, несмотря на свое подчинение Сталину, были уничтожены. Тем более Коллонтай знала, что, пощадив некоторых большевиков, Сталин заставлял их в качестве платы атаковать своих же близких. Об этом свидетельствует пример Молотова. Когда тот находился на пике своего могущества, его жену Полину Жемчужину арестовали по обвинению в заговоре и отправили в ГУЛАГ, где она томилась с 1945 по 1953 год, пока Молотов заседал рядом со Сталиным и участвовал в веселых застольях, описанных Джиласом.
Коллонтай всегда отдавала себе отчет в происходящем. Марсель Боди, бывший ее очень близким доверенным лицом, передал ее слова, сказанные ему в 1936 году, когда он стал вспоминать имена их друзей, ликвидированных Сталиным. В ответ на перечисление Боди имен бесчисленных жертв Коллонтай заключила, что в Российском государстве «диктатура была неизбежна», что «она началась с кровавой бани при Ленине» и что «какой бы человек ни руководил СССР, иначе быть не могло».
Такое утверждение сильно смахивает на оправдание Сталина, но в свете жизни и произведений Коллонтай это был просто вывод, основанный на политическом опыте, приобретенном ею с начала ХХ века. Отсюда вытекает следующее. Прежде всего, и вся ее жизнь тому свидетельство, Коллонтай хотела остаться в своей стране, а не покинуть ее навеки. Литвинов однажды, когда они говорили с Коллонтай о Сталине и его системе, признался ей в охватившем его страхе и желании бежать из этой безнадежной страны. Коллонтай же не допускала и мысли о том, чтобы спасать свою жизнь бегством.
К тому же она всегда оставалась горячо предана делу революции. Она признавала,