века,

Сквозь черепицу крыши,

Сквозь череп человека.

Но если б очень точно

Подряд все эти годы

В одну и ту же точку

Вгонять их лом в природу,

Проржавленный войною,

Прошел бы он, как гвоздь,

Сквозь все нутро земное,

И, наконец, – насквозь!

И со смертельным стоном, –

Все может быть, все может, –

Прорвал земную кожу

Как раз под Арлингтоном.

Где, сводок не читая,

Свое испив до дна,

Их мертвые считают,

Что кончилась война.

Спят там, где их зарыли,

Без права спорить – спят.

Их «пятьдесят вторые» –

По площадям бомбят…

Дежурка

Летчики – как летчики,

Свои ребята.

В дежурке – на точке

Крыша в три наката.

Сбиты нары новые, –

Знакомый быт, –

Только не сосновые –

Из пальмы сбиты.

Те же перегрузки,

Те же МИГи.

Только не по-русски

Читают книги.

Только вместо хлеба

Рис рубают.

Другое небо,

Война – другая.

А если – та же?

И – все за то же?

Льет трехэтажный

Вьетнамский дождик.

Сидят ребята,

Ждут ракеты,

Как мы когда-то

В России где-то

Рукопись

Южанин рассказывает, как на Юге

Семь лет провел на войне.

Автоматом заняты руки,

А рукопись – на спине.

Вчерне закончена – третий год,

Но не с кем послать в Ханой.

Политрук со своею ротой идет

И с рукописью за спиной.

Он под огнем, и она под огнем,

И его и ее осколком задело,

На спине прихваченную ремнем,

Словно второе тело.

В джунглях спрятать?

Съест тля дотла.

В землю зарыть?

За месяц сгниет,

Как будто и не писал ничего.

Кому-то оставить?

А вдруг убьет

Не тебя, а его!

Говорит, как страх подталкивал в спину,

Как последние дни считал по часам,

Когда нес ее тропой Хо Ши Мина,

Свою книгу, с войны, сам.

Как, с трудом разбирая черновики, –

Еще на полгода муки! –

Ее вновь переписывал от руки, –

Раньше не доходили руки.

(Как у нашего Быкова в сорок пятом

Всё были заняты автоматом.)

Начинает подробности объяснять,

Словно речь о неведомом, непохожем,

Хотя мы-то как раз – можем понять.

Мы-то как раз можем…

Матери Бориса Горбатова

Даже не поверилось сначала:

Моряки, одесские ребята,

Стоя у Хайфонского причала,

Красят теплоход «Борис Горбатов».

Я давно не виделся

с Борисом.

Говорят: здоров, всей грудью дышит,

Ходит быстро. Жалко только – писем

Нам, своим товарищам, не пишет.

У него хорошая работа,

Он всегда любил ее такую,

Только перебрался из пехоты

На другую службу, на морскую.

Мама, сын Ваш ходит где-то в море

Что Вы живы, может быть, не зная,

Мама, сядьте, напишите Боре,

Пусть в ответ хотя бы просигналит.

Ну, а если сам Вас не услышит,

Где-нибудь с короткого привала

Капитан Вам за него напишет,

Так оно и на войне бывало…

Товарищу То Хыу, который перевел «Жди меня»

Я знаю, здесь мои стихи живут

В прекрасном Вашем переводе.

И будут жить, покуда жены ждут

Тех, кто в походе.

Уж четверть века пушки бьют и бьют!

И вдовы на могилы ходят,

И, ждя живых, мои стихи живут

В прекрасном Вашем переводе.

Скорей бы наступил тот год

На длительном пути к свободе,

Когда стихи, как люди, свой поход

Закончат в Вашем переводе.

Пусть в этот день, когда уже не ждут

С войны людей и – тишина в природе,

Мои стихи, легко вздохнув, умрут

В прекрасном Вашем переводе.

«Не пишется проза, не пишется…»

…Не пишется проза, не пишется,

И, словно забытые сны,

Все рифмы какие-то слышатся,

Оттуда, из нашей войны.

Прожектор, по памяти шарящий,

Как будто мне хочет помочь –

Рифмует «товарищ» с «пожарищем»

Всю эту бессонную ночь…

1970–1971

Вьетнам – Москва

«Умирают друзья, умирают……»

Умирают друзья, умирают…

Из разжатых ладоней твоих

Как последний кусок забирают,

Что вчера еще был – на двоих.

Все пустей впереди, все свободней,

Все слышнее, как мины там рвут,

То, что люди то волей господней,

То запущенным раком зовут…

1970

«Ненужные воспоминания…»

Ненужные воспоминания

Придут, когда их не зовут,

Как лишние переиздания

Книг, без которых – проживут!

Всем весом, всею грудой пыльною

Налягут так, что, чуть дыша,

Вдруг заскрипит и – даже сильная –

Прогнется, как доска, душа.

1970

«Бывает, слово „ненавижу“…»

Бывает, слово «ненавижу»

Звучит слабей, чем «не увижу».

Не взрыв, не выстрел, не гроза

А белые, как смерть, глаза

И белый голос: не увижу.

Как в камень вмерзшая слеза.

1970

Разведка

Светлой памяти Георгия Добровольского, Владислава Волкова, Виктора Пацаева

Начинена огнем земля;