– А крайняя жадность как же? Как с ней бороться? – волновался лесничий.

– Суицидом разве что… – пожал плечами доктор.

Расплатившись с лесничим, геймеры возвращались последней электричкой в город из чистого тихого зимнего леса, остро различая каждый городской запах: запах курева, тянущийся из тамбура, запах самого тамбура, отдельный, кислый, запах вокзала, чужих чемоданов, туалета, дешевой парфюмерии, бензиновых паров…

Перед тем как распрощаться, доктор сказал:

– У меня в отделении лежит директор ПТУ, в котором на краснодеревщиков учат. У него там все станки имеются.

Геймеры повеселели. Никому из них не улыбалось вытачивать ножичком стрелы, а дядя Женя, посмотрев на деревяшки, всерьез подумывал об отливке серебряных пуль из ложек для своего «глока». Сгрузив доктору добытые чурки, геймеры разъехались по домам.

Люся сидела в кабинете Матери ночной Москвы и таращилась на нее во все глаза. Она не понимала, куда попала, но кабинет ее сразил. И не только кабинет, но и место, в котором он находился. Но настоящий шок она испытала, когда увидела, как сгибается в пояс перед подругой каждый встретившийся им на пути в этот самый кабинет.

– Маш, ты кто-о-о??? – пролепетала подруга.

Напрасно Марья надеялась, что гонки приоткроют Люсе щелочку, через которую она узрит этот необъяснимый мир. Люся всегда страдала верхоглядством и имела уникальную способность воспринимать видимую картинку один к одному. А теперь Марье предстояло найти правильные слова. Она смотрела подруге в глаза, затрудняясь начать непростой разговор.

– Ты помнишь гонки? – спросила она Люсю.

– Ну, еще бы! Целовались так нежно на финише, аж в обморок падали… – воскликнула подруга. – Так это все геи?.. – прошептала они потрясенно. – А ты у них кто? Менеджер проекта?

– Нет, Люся, это не геи, – нахмурилась Мать.

– А что у тебя с глазами? Они ж вроде серые были? А теперь бирюзовые… – изумлялась Люся.

– Краситель вколола! – съязвила Мать.

– Да ты что!!! Отвал башки! А больно?

– Люся, да линзы это, – устало отмахнулась от восторгов подруги Марья.

Подруга начинала раздражать Мать своей бестолковостью и неумением смотреть на вещи широко. И тут посетила Машину голову одна продуктивная мысль: зачем брать на себя решение такого деликатного вопроса, если можно довериться судьбе?

– Люся, ты же маркетолог, правильно?

– Ну да, типа того…

– Послушай, у нас в холдинге есть секция маркетологов. Возглавляет ее приятный… мм… молодой человек. Ему всегда нужда свежая… э-э-э… свежий взгляд на тактику и стратегию нашего холдинга. Нам нужен менеджер по продажам участий в отдел конференций. Это такая прикольная фишка. Очень жирные мероприятия. Наваристые.

– А делать что нужно?

– Ну, звонить по телефону и завлекать приятным голосом и грамотной речью финансовых директоров на конференции по успешному замутнению бабла. Например, ближайшее мероприятие – Форум финансовых директоров ритейла, следующее – для финансовых директоров: «Новые вызовы и практические решения». Короче, всякий там контроллинг, распиллинг… Неважно.

– И все?

– Еще тебе придется формировать и пополнять клиентскую базу, контролировать оплату счетов. Хочешь у нас работать?

– Ну, наверное, хочу, только у меня на моей теперешней работе бонусы всякие накопились. Да и отгулы…

– Люсь, твоя зарплата здесь будет в десять раз больше теперешней. А вопрос с отгулами мы как-нибудь уладим. Иди, пиши заявление.

– А у вас точно есть вакансия? – на всякий случай переспросила Люся.

– Иди, иди, не сомневайся! – засмеялась Мать, почувствовав огромное облегчение.

Проводив подругу, Марья подошла к окну и засмотрелась на заснеженную Пречистенскую набережную. Что мы можем знать о нашем Предназначении? – думала она.

Вызвав Параклисиарха, Марья спросила его без долгих витиеватых заходов:

– Что там с ней?

Малюта раскрыл «Молескин» на заложенной уже странице:

– «…29 сентября 1901 года на набережной храма Христа Спасителя близ «Иордани» прохожими найдены были воткнутый в землю на берегу Москвы-реки дамский зонтик, возле которого валялись драповые ботинки, дамские чулки, шерстяная фуфайка и другие принадлежности дамского туалета, при коих обнаружено неотправленное письмо следующего содержания:

Я ошиблась в фамилии того лица, которое путем публикации («Ищу конторщицу») сзывает к себе женщин, имея самые грязные намерения. Он не Гулев, а Михаил Сергеевич Гугель».

– Мы и тогда были знакомы? Или разминулись? – спросила Марья.

– Были знакомы. Но пути разошлись. Разный потенциал был.

– Ладно, отправлю к маркетологам. Бобрище не обидит.

Пусть судьбу Люси решит сокольничий, подумала Мать и занялась текущими делами.

Некогда низменность напротив Кремлевских стен представляла собой заболоченный луг, вполне подходящий для земледелия. Здесь благоухали монастырские сады, отсюда же, с огородов, доставлялись на великокняжеский стол репа и морковь, выращивались для засолки на зиму огурцы и капуста, сама собой зрела клюква. Постепенно эту местность облюбовали для своих надобностей посадские: здесь возник рынок и устраивались народные гульбища. Сюда перетекли и нехитрые московские развлечения, вроде кулачных боев. Ходили «стенка на стенку» фабричные: в основном почему-то враждовавшие между собой суконщики Носовых и платочники Гучковых, к которым присоединялись еще и вспомогательные отряды других фабрик. Всего по четыре-пять тысяч бойцов набиралось. Несмотря на уставы кулачных боев, кулаки простонародья, дополненные иногда свинчаткой, что по тем временам считалось делом неправедным, вышибали из носов брызги кровищи. Вот за этим и ходили на бои молодые члены комьюнити, предводительствуемые сокольничим, на Болотную площадь, густо засеянную с той поры выбитыми зубами.

Во все времена торжища становились и местом публичных казней. На Болотной площади казнили преимущественно врагов трона. Поэтому люто ненавидел это место Элизий Бомелий. Вскоре площадь сия приобрела характер лабазной: зимой, когда мороз схватывал болотистую почву, появлялись каменные и деревянные лавки и лабазы купцов, в которых торговали пшеницей, овсом, крупой. Такой она и осталась бы, кабы не проклятие, насланное придворным колдуном Иоанна IV Грозного – Элизием Бомелием во время его казни. Проклял в тот момент колдун добрых молодцев да красных девиц, охочих до зрелищ. Проклятие его воплотилось спустя несколько веков в шемякинской скульптурной композиции «Дети – жертвы пороков взрослых», окончательно закодировавшей Болотную площадь, сделав ее местом сбора неформалов. Фаерщиков сменяли футбольные фанаты, девилстики в руках менялись на бейсбольные биты, за пьяными криками следовали заказные политические декларации, притягивающие резиновые дубинки. Сквер издавна считался местом рискованного промысла: здесь легко можно было нарваться на нечистую, анвалидную органику, подхватить любую инфекцию. Но риск искупался доступностью корма, и это обстоятельство неудержимо влекло молодых членов комьюнити. Таким образом, компания Бобрище, пристрастившаяся к Болотной площади, сильно рисковала, можно сказать, играла в русскую рулетку.