Он медленно раскрывает первое.

– Это самое последнее. Он признается, что влюблен до безумия и только и ждет, когда мы останемся с ним наедине. Наедине, то есть без маркизы. Прошу прощения, герцогини. А здесь он говорит, что любит меня, – нет, подождите, не читайте этот абзац… Но тут, как вы видите, он заканчивает куплетом, в котором сравнивает свою любовь ко мне с грушей.

– Действительно, он искусно управляется со словами. – Стенвиль молчит и внимательно разглядывает стопку писем, пока я нетерпеливо притопываю.

– Очень, очень впечатляет, – наконец произносит он, потом вскакивает и бросается меня обнимать. Я инстинктивно льну к нему – несмотря на нос в форме луковицы, я заметила его красивую фигуру, да и пахнет от него приятно. Он отпускает меня, держит на расстоянии вытянутой руки. – Очки, дорогая кузина, мои очки. Мне нужны очки, чтобы прочесть эти чудесные послания должным образом, уделить им должное внимание. Они у меня в комнате, в городе. Вы позволите?

Я сразу же понимаю, что он хочет забрать эти письма.

– Конечно. Я помню их наизусть, так что можете взять их.

Он кланяется, а когда собирается уходить, в глазах его сталью поблескивает восхищение. Наконец-то он понимает, кто я и кем я стану. Состояние Шуазель увеличится, и все благодаря мне.

Но одного Стенвиль не знает, об этом в письмах не упоминалось. Я почти уверена, что беременна, признаюсь, что поделилась этой новостью только с королем; даже Элизабет с Аржансоном не знают. Вполне возможно, что отец ребенка – король. «Нет, вы только представьте, – думаю я, показывая язык удаляющейся Немезиде, – я буду матерью королевского дитя!»

И я подарю ему то, что так и не удалось сделать Помпадур.

* * *

На самом деле я не запоминала письма на память, поэтому очень хочу получить их назад. Двор возвращается в Версаль, но я несколько дней не видела короля, и даже Стенвиля. Меня не приглашают на закрытый ужин, который устраивает маркиза в честь дня рождения герцогини де Бранка, и в сердце начинают заползать сомнения, но потом я вспоминаю слова короля и его заверения. Для некоторых вещей действительно нужно время.

Спасаясь от призрака умершей сестры, принцесса Аделаида устраивается в новых покоях. В суете переезда теряется любимый медальон, инкрустированный изумрудами. Аделаида ведет себя совершенно по-детски: она обвиняет герцогиню де Бриссак в том, что она его потеряла, все страшно суетятся, считается, что поведение Бриссак требует извинений и наказания. Аделаида упрямо отказывается ее простить, даже после того, как медальон находится под подушками в одном из кресел спальни.

Я бегу от хаоса, падаю на диван в тетушкином салоне; от короля ни весточки, хотя вчера я все же получила записку, что, если бы у него были крылья, он бы прилетел ко мне. Прошла почти неделя, и меня чрезвычайно расстраивает то, что я, находясь с королем под одной крышей, не имею возможности его увидеть. Но я не стану слоняться по общим залам в надежде поприветствовать его, как обычные придворные или подхалимы, когда он проходит мимо. Он должен прислать за мной или, по крайней мере, сам прийти.

Входит тетушка Элизабет, как никогда взволнованная.

– Шарлотта-Розалия! Произошло нечто ужасное, просто ужасное!

– Что? Аржансон проснулся? – игриво произношу я. Мне кажется, что уже нет необходимости быть учтивой с теми, кто от меня зависит. Не знаю, не знаю, останется ли Элизабет при дворе, когда я обрету власть. Она такая… мерзкая.

– Что? Нет, почему ты… Нет, детка, – отвечает она, качая головой, как будто пытаясь избавиться от простуды. – Ужасная сцена! Отвратительная сцена! Она призывала все муки ада на его голову, плакала и негодовала…

Двери распахиваются, входит король.

– Вон! – отрывисто бросает он Элизабет, которая уходит, недовольно сопя. Я улыбаюсь ему… наконец-то.

– Так не терпится, сир, оказаться в моей компании? Часы еще три не пробили, – произношу я самым кокетливым голосом, но потом понимаю, что сказала что-то не то. Лицо короля мрачнее тучи, от него исходят волны злобы – и все это совсем не похоже на его обычную ленивую и добродушную манеру.

Я делаю шаг назад, потом ахаю, когда вижу, что он держит в руке.

– Да, мадам. Вы удивлены? Еще бы! – Он швыряет кучу писем на пол. Затем тяжело опускается на диван и обхватывает голову руками. – Дурак, – печально произносит он. – Какой же я был дурак.

– Что… Откуда это у вас? – спрашиваю я, опускаясь на пол. Начинаю собирать их. Стараюсь, чтобы не дрожали пальцы. В голове бьется мысль: предательство… но кто предатель?

– Мадам маркиза, я имею в виду мадам герцогиню, ах, вы прекрасно знаете, кого я имею в виду… – скорбно произносит король, продолжая смотреть на свои руки.

Ох!

– У нее шпионы, шпионы всюду, – говорю я, хватаю письма и с ужасом понимаю, что плáчу. – У нее повсюду шпионы, она брызжет ненавистью, она старая и…

– Довольно, мадам, довольно, – решительно обрывает меня король, поднимая руку и все еще продолжая избегать моего взгляда. Он встает. – Вы молоды, и молодость ваша восхитительна, но вы еще не выросли. Вам известно, что я ценю осмотрительность превыше всего, особенно в делах сердечных. Узнать, что вы посчитали возможным поведать о моих словах… Знаете, только в знак уважения к былому я пришел, чтобы сообщить о расставании вам лично, а не письмом. Хотя, учитывая обстоятельства, письмо было бы более уместным.

– Нет-нет, сир! – Я ползу по полу, пытаюсь ткнуться носом в его промежность, но он высвобождается, легонько отпихнув меня ногой, и направляется к двери.

– О, любовь моя. Людовик! – завываю я, и слезы, и страх – все настоящее. – Наш ребенок! Любовь моя!

Он смягчается, остановившись у двери.

– Уезжайте в Париж, там рожайте, потом посмотрим. Хотя, судя по тому, что сказала мне маркиза, у меня сильные сомнения, что он от меня. – Он возводит взгляд к потолку, поднимает брови. – Боже, до чего я опустился!

– Любовь моя, – рыдаю я все громче. – Пожалуйста, пожалуйста.

– Прошу вас, мадам, не кричите, – холодно отвечает он. – По соседству с вами расположилась маркиза де Флавакур, а мы должны уважать ее скорбь. Уезжайте в Париж. Можете писать мне, хотя я не буду вам отвечать. Уезжайте, пусть буря уляжется. Стенвиль уже велел подать для вас экипаж. У меня и в королевстве, и в доме должен царить мир.

Король стучит в дверь, чтобы лакей открыл ему, и, когда он уходит, покидает мою жизнь, будущее мое разорвано в клочья. «Стенвиль», – думаю я, сидя в одиночестве на полу в окружении разбросанных писем. Груз сожаления давит на меня.

Стенвиль.

Стенвиль, этот мерзкий предатель.

Герцогиня де Помпадур

Декабрь 1752 года

Я стала герцогиней, но победа не радует. Мне титулы не нужны; мне нужна лишь любовь короля. Я дала ему свое молчаливое согласие, а потом оказалось, что все обернулось против меня и ударило меня же по лицу.