а в глупости – горе, ибо это слепота ума. Знания преумножают не только печаль, но и радость. Ибо на то и явлен человек на свет, чтобы тянуться к свету разума, не уподобляясь тупой скотине.

– Вы, Сократ Платонович, умеете красиво рассуждать. Мне трудно с вами спорить. Но всё-таки есть один безнадёжный вопрос… У всех у нас, у глупых и умных, подлых и честных, злых и добрых, конец один – смерть. Говорят же: век живи, век учись, дураком помрёшь. Верно?

– Увы, мой друг, молчит Мировой Разум. Думай своим умишком. На то и дана свобода. Решай, что тебе лучше: свет разума или сумерки ума. Или, как гласит наш косноязычный поэт Хлебников – умерки ума.

– Тут что-то не так… Всем людям этот Высший Разум уготовил одно – смерть. Высшая несправедливость! Он не отличает тех, кто тянется к нему, от тех, кто живёт, как скот, заботясь только о себе. У нас по воле этого Разума свобода, равенство и справедливость в смерти, но не в жизни.

– Почему же так безнадёжно? Вот вам революция – жажда свободы и равенства при жизни. А любезный вашему сердцу Пётр Кропоткин разве не стремится к тому же?

– Стремятся-то многие, а ничего толком не выходит. Вот и этот Разум ничего не придумал, чтобы отличить агнцев от козлищ.

– Он-то, быть может, и придумал, да вам не сказал.

– Неужели вам об этом шепнул?

– Как знать, как знать…

– А всё-таки?

– Что, по-вашему, происходит с нашим личным разумом после жизни?

– Мне кажется, то же, что и с телом, которое разлагается на мельчайшие частицы и соединяется с окружающей природой.

– Вот именно. Однако, друг мой, разум – субстанция идеальная. И думается мне, душа того, кто жил недостойно, растворяется в небытии. А у того, кто тянулся к свету, разум соединяется с Мировым Духом…

Сергей хмыкнул. Его собеседник взглянул на него с недоумением.

– Сократ Платонович, простите… Так просто… И утешительно, в особенности для вас… возможно, и для меня. Был Ветхий Завет закона. Был Новый Завет любви. А у вас получается Новейший Завет разума.

– Увы, мой друг, и это не ново, и, как прочие изощрения ума, бесполезно в этой бренной скоротечной жизни.

– Нет-нет, вы, по-моему, признанный гений.

– Признанный вами?

– Нет, Разумом Мира.

– Он об этом умолчал.

…Эти сократовские беседы на московской почве словно поднимали Сергея на более высокую ступень познания себя и других. Как знать, думал он, не находится ли Пётр Алексеевич среди тех, кому открылся – пускай частично – незримый свет Разума Вселенной?

Нелепы надежды обрести бессмертие просто так, за здорово живёшь. Мол, согрешил, покаялся и местечко у Всемирной Души обеспечил. Хотя такие нечистые души и скудные умы сам дьявол пошлёт ко всем чертям.

4

Изредка встречаясь с Полиной, Сергей не мог избавиться от чувства вины. Логически рассуждая, он решил: сексуальная временная связь с Манюшей не имеет отношения к его духовной близости с Полиной. Тут бы и успокоиться. Но, видно, не логикой единой жив человек. Какая-то ссадина, ранка постоянно тревожила его совесть.

Вот и на этот раз, навестив Варвару Фёдоровну в то время, когда у неё была Полина, он чувствовал смущение, переходил на заискивающий тон, словно оправдываясь и желая загладить свою вину.

– Что-то вы сегодня, Серж, как будто не в своей тарелке, – заметила Варвара Фёдоровна. – Уж не собираетесь ли обратно в Париж?

– Нет, не собираюсь… У меня и здесь много дел.

– Да какие тут могут быть дела, когда такое творится? Как там у вас в Париже относятся к нашему безобразию?

– Насколько мне известно, возмущаются отказом нынешнего правительства России воевать с Германией, провозглашением политики мира. Считают, что это предательство союзников, которые продолжают бороться.

– А что же это ещё, если не предательство? Недаром говорят, что они немецкие шпионы.

– Не всё так просто, мама, – вмешалась Полина. – Они мира не заключили, хотя продолжать войну не желают.

– Да виданное ли это дело, чтобы ни мира, ни войны не было?! Что ж тогда остаётся? У них же этот Троцкий-Бронштейн и обликом-то на чёрта похож. Продали Россию немцам или жидам.

– Мама, пока они ещё ничего никому не продали…

– Так они задаром отдают!

– Простите, – прервал Сергей политическую дискуссию, как обычно бывает в подобных случаях, имеющую сугубо теоретическое значение, – но в свете происходящих событий мне хотелось бы узнать, есть ли какие-нибудь новости из Екатеринославля?

Варвара Фёдоровна только вздохнула и покачала головой. Встав с кресла, она направилась в соседнюю комнату со словами:

– Голова разболелась… У вас будет о чём поговорить и без меня. Только не забудь, Полина, тебе скоро уходить. Если засну, разбуди. А вы, Серж, не обессудьте…

– Нам с маман придётся вскоре отправиться туда, – сказала Полина. – Пришло письмо от родственников из Екатеринославля. Они сменили адрес… Короче говоря, наконец-то нашлись. Папа находится в лечебнице… У него сильное нервное расстройство, потеряна память. Доктор наш хороший знакомый… В общем, нам надо ехать.

– А вы знаете, – неожиданно для себя тотчас отозвался Сергей, – у меня тоже там дела найдутся… В Париже будут рады получить сведения из российской глубинки. Да и мне тоже интересно…

– Сергей Арсеньевич, не надо вам с нами. Там бесчинствуют бандиты, анархисты. Очень опасно.

– Полина Павловна, – возмутился он, – это же оскорбительно для мужчины, честное слово. Вы относитесь ко мне, словно я ребенок. Две женщины готовы ехать, пренебрегая опасностью…

– С нами будет Александр.

– Тем более! Чем я хуже?

– Конечно, вы не хуже… Но я боюсь за вас.

– Ну а разве я не имею права беспокоиться за вас?.. Разве мы не друзья?.. Между прочим, у меня сейчас возникла интересная мысль… Нет, это отличный план. Здесь, в Москве, много организаций анархистов. Я пойду и попрошу у них содействия.

– Вы с ума сошли! Они убьют вас!

– Боже мой, как вы запуганы. Это же нормальные люди. Я и раньше замыслил репортаж из цитадели анархистов. Убью сразу двух зайцев.

– Ах, дорогой Серж, как бы вам не оказаться зайцем в логове волков.

…Сергей в Московском Совете поинтересовался адресами групп идейных анархистов. В отличие от откровенных бандитов, эти мирились с властью большевиков, во всяком случае, в данное время. Выбрал резиденцию анархистов, расположенную недалеко от его временного пристанища.

Сторонники безвластия облюбовали (возможно, захватили силой) небольшой особняк готического стиля с остроугольными башенками. На парадной лестнице сидели два вооружённых матроса, лузгая семечки. Поздоровавшись и представившись, Сергей спросил, можно ли видеть начальника. Один из матросов, не вставая, взглянул на него с усмешкой:

– Тут, браток, начальника