Я же идеально подходил на роль военного инструктора для создания диверсионных групп и партизанских отрядов. Знание французского языка, подготовка в «Бранденбурге», богатый партизанский и общий боевой опыт. Новое назначение я воспринял с радостью, несмотря на расставание с любимыми. Во-первых, я более не беспокоился за семью, ведь рядом со мной в Марселе жена и ребёнок находились под ударом, что мог последовать как со стороны бандитов, так и от контрразведки противника. Во-вторых, появилась определённость по службе, я получил дело по силам и отлично с ним справлялся.

Первые «выпуски» диверсантов я курировал лично, нередко выходя с ними на задания. Операции во французском тылу нельзя назвать лёгкой прогулкой, но всё же было легче, чем в Белоруссии. Во-первых, группы получали задачи, соизмеримые с силами и возможностями диверсантов, во-вторых, французы уступали немцам в выучке. Кроме того, фрицы, прошедшие усиленную психологическую «накачку», сражались более яростно, жестоко и смело.

Что касается самих вьетнамцев: выносливые, дисциплинированные и самоотверженные, неплохо стреляли и кое-что могли в ближнем бою. Это плюсы. Минусы: зачастую бывшие крестьяне, большинство из них с трудом осваивало современное оружие и тактику (особенно взрывное дело). Малые габариты и физические кондиции, уступающие европейцам, не позволяли брать с собой стандартный боезапас. В бою они проявляли меньше инициативы и смелости, чем те бойцы, с кем я дрался против нацистов.

И всё же вьетнамцы сражались за свою землю, не цеплялись за жизнь в драке, а наших военспецов были готовы закрывать (и закрывали!) собственными телами.

Партизанская война длилась годы. Я подготовил несколько «выпусков» диверсантов, получил орден Красной Звезды за успешное выполнение боевых задач и очередное звание. Отпуск в лучшем случае раз в год, который казался одним ярким мигом, проведённым с семьёй. – и вновь душные джунгли, с миллиардом насекомых и земноводных: ящериц, змей и прочих гадов. Дни сливались в единую серую и бесконечную массу.

Какую-то отдушину приносили занятия национальными боевыми искусствами и изучение восточной медицины, а также освоение языка. Основного же развлечения советских военспецов на отдыхе, спиртного и местных женщин, я старался избежать, так как одно неминуемо потянуло бы за собой другое. Изменять же любимой супруге я не собирался.

Со скуки вновь попросился на задания. Но во время первой же боевой операции меня крепко подковала шальная пуля. Такое случается, застрахованных от смерти нет, но ведь как же глупо погиб бы! Влажный климат способствовал быстрому воспалению раны, и если бы не самоотверженность моих бойцов и пенициллин, Вьетнам стал бы моим последним пристанищем.

Но во всём есть свои плюсы: я получил внеочередной отпуск по ранению и вьетнамский орден «Военные заслуги» третьей степени. Было довольно приятно, но в то же время я ясно понял, что незачем лишний раз испытывать судьбу До 1953-го я более не выходил на боевые задания.

Ситуация изменилась, когда французы решили создать мощную военную базу у местечка Дьенбьенфу. Вместе с колониальными силами в операции участвовали подразделения иностранного легиона. С момента его прибытия в районе начала успешно действовать диверсионная группа противника, почерк которой показался мне странно знакомым.

Следуя наитию, я вновь возглавил диверсионный отряд. Два небольших, но успешных налёта на окрестности базы спровоцировали жёсткий ответ. Противник уничтожил часть моей группы. Последние попали в отлично подготовленную засаду во время разведки.

Потеря боевых товарищей подстегнула меня, противостояние диверсантам врага стало личным. Чтобы повторно спровоцировать противника, я открыл настоящую снайперскую охоту. Действовал в одиночку, заранее приготовив лёжку и запасную позицию, производил один точный выстрел и тут же уходил. Оставшиеся бойцы лишь страховали меня.

Как и ожидалось, диверсанты устроили засаду рядом с одной из моих лёжек. Тщательно проверяя местность, я обнаружил их там, где сам бы подготовил встречу снайперу и его прикрытию.

Нас было меньше, но у моей группы было преимущество внезапности. Я и ещё два снайпера в пару секунд (по два выстрела) отстрелялись по отмеченным целям. Часть диверсантов обнаружила себя ответным огнём, и по засаде отработали из ствольных гранатомётов ВГ-45 (гранатомёты устанавливались на наши СКС – самозарядные карабины Симонова). Пути отхода противника я заранее перекрыл пулемётчиками.

Отступающие диверсанты напоролись на одного из них. На свою беду боец проявил инициативу и подпустил врага слишком близко, на дистанцию кинжального огня. Свалив четырёх диверсантов, он получил в ответ несколько ручных гранат.

В итоге из засады вырвалось трое фрицев. Да, с нами дрались немцы, я и сам удивился, допрашивая попавшего к нам раненого бойца. Он неплохо держался, но я за годы партизанской войны наловчился вырезать из врага необходимую информацию. Вырезать в буквальном смысле.

Как оказалось, во французском иностранном легионе служило очень много нацистов из спецподразделений абвера и СС, в том числе моих «коллег» из «Бранденбург-800». Это была новость, причём плохая. Зато хорошая заключалась в том, что диверсионная группа из ветеранов немецкого спецназа была создана в инициативном порядке. Французы не очень-то доверяли немцам и предпочитали использовать бойцов легиона именно как полевое подразделение.

Итог нерационального подхода французов к собственным ресурсам печально известен: Дьенбьенфу пал, гарнизон был частично уничтожен, большая же его часть попала в плен. Большую роль в разгроме мощного французского отряда сыграли диверсионные операции на аэродромах в Тонкинской долине. Выло уничтожено 78 самолётов, половина транспортной авиации противника.

За Дьенбьенфу я был награждён дважды: советское командование удостоило меня «Красным Знаменем» за аэродромы Гиа-Лам и Кат-Би, а вьетнамцы отметили мой общий результат (в том числе борьбу с немецкими диверсантами) «Военными заслугами» второй степени. Но главное, Первая Индокитайская война закончилась, и я возвращался домой.

Дом, семья, любимые… Восемь долгих лет я провёл в Азии, видясь с родными лишь наскоками. Между тем, послевоенной жизни СССР я практически не знал.

А она была очень сложной, эта жизнь. После войны половина страны лежала в руинах, остро не хватало рабочей силы. Призванная в 45-м году молодёжь была вынуждена служить несколько лет, чтобы Союз избежал сокращения армии. Хотя 6 лет службы – это гораздо лучшая доля, чем даже один день на войне. Ведь его надо пережить, этот день.

Множество покалеченных, комиссованных фронтовиков были просто не способны работать. А демобилизованные победители зачастую не могли привыкнуть к мирной жизни, не могли надышаться ею, нагуляться. Вернувшиеся с фронта мужики крепко пили, в некоторых пробуждалась жажда крови. В городах подскочил уровень преступности, с фронта возвращались «искупившие кровью» урки, прошедшие штрафбаты.