Поняв, что ничто не заставит их поторопиться, я сдалась.

Через полчаса, в половине шестого, когда занимался мучнисто-розовый рассвет, мы покинули пансион «Люмиз». В домах пастельных цветов со ступенчатыми линиями крыш окна с ночи были все еще плотно закрыты ставнями; дома, спотыкаясь, на коленках всползали по склону холма, ведомые вереницей тонких, как карандаши, кипарисов. Узкие улочки городка были пусты, только где-то ребенок звал мать, а во дворах, как это было испокон веков, гоготали гуси и кудахтали куры.

Мы пошли по мощенной булыжником дороге рядом с железной оградой, потом через открытое пастбище к тропе, поднимавшейся на предгорья. Большая часть работников уже ушла из Баньюльса на виноградники, но многие отстали – десятки нескладных привидений в толстых свитерах брели со своими ведрами, и среди них нам можно было затеряться. Все хранили молчание, соблюдая повсеместный обычай людей, рано утром идущих или едущих на работу. То же самое я наблюдала по утрам в парижских и берлинских трамваях: неизбывную тоску по снам, оставленным дома, и, как у Хосе Гурланда, нежелание ввергать себя в пучину дня.

Я несла рюкзак с провизией и флягу с водой: Старина Беньямин, конечно же, умирает от жажды и голода. Он не из тех, кто с улыбкой переживет день без положенной нормы еды. Хорошо известно, что мужчины, принадлежащие к его классу и поколению, не могут пропустить ни одного завтрака, обеда или ужина, уверенные в том, что женщины как-нибудь все приготовят и горячим и вкусным подадут им на стол.

Я всячески пыталась уговорить Беньямина вернуться с нами в Баньюльс, но его было не разубедить в том, что он способен преодолеть за день лишь определенное количество шагов и уже исчерпал свой запас сил, поднявшись на эту первую возвышенность. Оставалось надеяться, что силы у него не иссякнут окончательно до того, как я успею перевести его через горы. Он заверил меня, что проведет ночь в конюшне и утром будет резв, как горный козел, и готов перевалить через Пиренеи, и я решила не спорить с ним. Что толку? Ведь после десяти-пятнадцати минут ходьбы без остановок у него начинаются мучительные боли в груди.

– У меня в груди сидит маленький человечек, он постоянно сжимает мне сердце, – говорил он. – Ловкий парнишка. Орудует моими легкими, как мехами. Я бы его прогнал, да жаль – уж больно хороший компаньон.

Такие замечания всегда ставили меня в тупик. В Беньямине была легкая сумасшедшинка, какая-то невероятная детская непосредственность. Да, разум значил для него все, но иногда он мог быть очень неразумным. Если бы я предложила ему вернуться, он бы просто рассмеялся и пошел дальше – со мной или без меня. В этом я не сомневалась.

Прежде чем начать сегодняшнее восхождение, я прямо сказала Гурландам:

– Вчера мы вели себя немного легкомысленно, и нам повезло. Давайте сегодня не будем рисковать. Когда выйдем на тропу, не разговариваем. Голоса тут далеко слышно. Идем спокойно, не торопимся, не шумим. Кто бы ни прошел мимо, в глаза не смотрим.

Меня немного беспокоило, что у Хосе на ремне нож, и я хотела уже попросить, чтобы он оставил его, но потом подумала: стоит ли лишать мальчишку удовольствия? Ему и так уже тяжело будет вспоминать свое детство. Ну хочется ему сегодня почувствовать себя лихим рубакой – кому от этого плохо?

Мы пробирались среди валунов и глыб. По обеим сторонам росли липы, некоторые из них уже позолотила осень. Широкие склоны, спускавшиеся к морю, сплошь поросли песколюбом. Плохо, что мы вышли из пансиона так поздно. Небо над восточным краем горизонта быстро светлело, в вышине вырисовывались изогнутые очертания гор. Вряд ли нам удастся перейти через них сегодня.

В паре километров от деревни мы увидели на тропе часового. Он сидел, прислонившись к большой скале, склонив голову на грудь, но вроде бы не спал. На коленях у него лежала винтовка.

– Не смотрите на него, – шепнула я Гурландам, шедшим за мной.

Мы прошли мимо него, и он даже не взглянул на нас – вот и хорошо. Он тупо уставился в землю, как будто не мог поверить, что его угораздило попасть на этот пост – черт знает где, да еще в такой час. Бедный мальчик, подумала я. Он всего-то года на два старше Хосе.

Тропа взяла круче вверх, и в одном месте нам пришлось карабкаться на четвереньках, цепляясь подошвами за влажные черные корни, торчавшие из рыжей глины. На прошлой неделе три дня подряд лил дождь, поэтому самые мокрые места приходилось обходить.

Вчера Старине Беньямину понадобился целый час, чтобы взобраться на этот пятачок, значит переход через Пиренеи займет больше, чем пророчил мэр Азема.

– До ужина успеете перевалить, – беззаботно сказал он. – Плюс-минус полчаса.

Плюс-минус Старина Беньямин, хотелось добавить мне.

Втроем мы шли быстро, но, когда поляна, на которой нас должен был ждать Беньямин, была уже недалеко, я заволновалась. Что, если он ушел погулять и заблудился в лесу? Что, если его уже нашли пограничники? Не расскажет ли он им про нас? У меня разыгралась фантазия, и я уже почти готова была увидеть в конюшне толпу хохочущих нацистов и вздернутого на балке Беньямина. «Лиза, ты всегда представляешь себе худшее, – часто говорил мне мой муж Ганс. – И это, кстати, не так уж плохо, ведь то, что ты можешь вообразить, никогда не случится. Так обычно происходит. Так что всегда старайся нарисовать себе самое страшное из того, что может тебя постигнуть, – и ты это предотвратишь».

Мне уже очень хотелось увидеть Ганса, я гадала, где он может сейчас находиться. Если ему удалось попасть в Танжер, он, скорее всего, дожидается меня там. Таков был наш последний план. Я должна добраться из Португалии до Танжера, что будет несложно, и мы вместе отправимся на грузовом судне на Кубу или в Нью-Йорк. Он сказал, что остановится в отеле «Ларуш». Как он умудряется знать названия всех гостиниц в мире? Почему доверяет мне самой находить дорогу во все эти экзотические места? Может быть, проверяет меня? С самого начала я чувствовала, что он гордится моей самостоятельностью, и я не могла не оправдывать его ожиданий. И сейчас я не имею права дрогнуть, испугаться неожиданностей. Сейчас не время для сомнений и робости. Нужно сделать дело. Эти люди отдали себя в мои руки, и я не должна их подвести.

Солнце грело мне лицо, по небу кое-где неслись розовые облака. Дальние склоны были усеяны крупными камнями, но пространство рядом с заброшенной конюшней поросло высокой травой. Я сделала несколько неспешных вдохов, созерцая оставленную позади долину, море, ветреное кружащееся небо, а Хосе побежал вперед, к Старине Беньямину. Он двигался широким шагом, но с какой-то запинкой, как будто что-то удерживало его сзади.

Он вошел в конюшню и тут же снова показался в дверях.

– Его тут нет! – закричал он.

Мы с Хенни бросились к нему, чтобы убедиться своими глазами.

– Как он мог так с нами поступить? – возмутилась Хенни. У нее перехватило голос. – Он же знал, что мы придем.

– Он, наверное, где-нибудь рядом, – сказала я. – Не думаю, что он просто взял и ушел.