Пронзительный свист, доносящийся из стен, и гул из-под земли одновременно достигли высшей точки. И тут же упала тишина, как после резкой отмашки дирижера оркестра. И окружающее их расплывчатое многоцветье мгновенно трансформировалось в новую реальность.

Без ламп, двух люстр и контурного освещения отраженным светом в комнате стало сумрачнее, но не темно. По сторонам дверей, камина, окон появились бронзовые канделябры, которых мгновением раньше не было, всего двенадцать. Семь горели.

Мебель исчезла. Их окружала пустая комната, даже хуже, чем пустая, — унылая, брошенная. Материю с цветочным рисунком, обтягивающую стены, заменили — и не так, чтобы недавно, — обои, никак не сочетающиеся с внутренним оформлением квартиры сестер. Обои пожелтели от времени, на них темнели пятна от протечек, их тронула плесень, кое-где они отклеились. В нескольких местах сухая гниль превратила паркет в пыль, открыв бетонную стяжку.

Какое-то мгновение все стояли, не произнося ни слова, лишенные дара речи невозможностью случившегося. Возможно, другие так же, как Туайла, предчувствовали новое незамедлительное изменение, которое на этот раз вернуло бы все в исходное состояние.

Доктор Игнис заговорил первым, указав на окна, более не закрытые шторами и не заливаемые дождем в эту вдруг ставшую ясной ночь.

— Город!

Туайла посмотрела, увидела только ночь там, где следовало сиять морю огней, и предположила, что из-за аварии метрополис остался без электричества, а в «Пендлтоне» автоматически включился резервный дизельный генератор. Но тут же поняла, что темнота какая-то другая, и остальные это тоже почувствовали, потому что все двинулись к окнам, вместе с нею и Уинни.

Бледный свет полной луны не высвечивал силуэты домов, не серебрил множество окон, не сыпал псевдопыль на подоконники, карнизы и на крест, который венчал шпиль католического собора. В городе не просто отключили электричество. Город исчез.

* * *

Свидетель

Он стоял у западной балюстрады, когда стальные кости и сухожилия здания начали петь, указывая на то, что флуктуации скоро уступят место переходу. Только что он мок под дождем и смотрел на сверкающий город, а мгновением позже по безоблачному небу плыла полная луна, и внизу расстилался луг со светящейся травой, потом вновь вернулись дождь и огромный город, чтобы уступить место миру без городов, каким он был в далеком прошлом, а потом прошлое сменилось настоящим, чтобы тут же стать будущим, и в это будущее засосало обитателей «Пендлтона», засосало с неизбежностью, с какой черные дыры проглатывают целые миры.

Город исчез и не вернулся. Дождь прекратился, небо в то же мгновение очистилось, светила луна, холодная, как ледяной шар, и на вершине Холма Теней стояло притихшее здание, глядя на равнину голодной травы, которая ритмично покачивалась даже в безветренную ночь. Незнакомцы в комнатах под ним оказались далеко от дома, и им предстояло находиться здесь, пока флуктуации не начнутся вновь. Потом весь таинственный процесс повторится, вернув их в свое время. Но домой сумеют вернуться не все. Возможно, никто.

ОДНО

Сейчас произошел самый важный из всех переходов. В последующие девяносто минут история навсегда повернется ко мне и гарантирует мою власть. Я не допущу иного исхода, и путь к триумфу открыт. Я существую здесь, и мое существование вечно. Все, кто ранее приходил ко мне, исчезали здесь или по возвращении в свое время. Из тех людей, которые посмеют перечить мне, умрут все.

Я не могу умереть. Я бессмертно.

В своей мудрости ты понимаешь мою вечность. Мир не может жить, как прежде, зараженный человечеством, и разлагаться, чтобы в конце концов превратиться в безжизненный каменный шар. Пошли ко мне своих усталых, своих бедных, всех тех, кто жаждет дышать свободно, и они станут основой нового и лучшего мира.

За видимым должно быть что-то глубоко спрятанное.

Альберт Эйнштейн

Мак и Шелли Ривс сидели в ресторане за столиком у окна, выходящего на улицу Теней, где серебряный дождь падал сквозь лучи фар, а пешеходы, вжав голову в плечи, в куртках и плащах, пробегали мимо, укрывшись под зонтами.

Бутылка хорошего «Каберне-совиньона», свечи, высокие спинки стульев их кабинки вносили лепту в романтичность обстановки, и Шелли даже после двадцати двух лет совместной жизни будила в Марке страсть. Более того, прошедшие годы добавили нежности в его отношение к ней, физический аспект любви стал не столь важным, как эмоциональный, хотя он и представить себе не мог, что они когда-нибудь вместе дадут обет целомудрия. И интеллектуально они идеально подходили друг другу.

Кабинка в ресторане «У Топпера» давно уже стала их любимым местом, потому что обеспечивала уединение: и обслуживающий персонал, и посетители воспринимали их обычными людьми, а не знаменитостями. Больше двадцати лет их утренняя программа «Завтрак с Маком и Шелли» получала самые высокие рейтинги на местном радиорынке в интервале от шести до девяти утра. В городе с небольшим процентом черного населения их успех в формате «Болтовня за завтраком» говорил о многом.

Недавно их переманила другая радиостанция, пообещав вещание на три штата, и в настоящий момент они находились в трехнедельном отпуске, готовясь к выходу их новой программы, на самом деле той же старой, с прежними Маком и Шелли у микрофона и прежним режимом, как в студии, так и вне ее. Все эти годы пять дней в неделю они вставали в четыре утра и ложились спать в восемь вечера. А вот в этот вынужденный перерыв словно с цепи сорвались («Совершенно одичали, подошли к той черте, после которой уже невозможно найти обратный путь к цивилизации», — заявлял Мак), бодрствовали до десяти вечера, иногда до полуночи, спали до шести, а однажды проснулись в десять минут восьмого.

В «Пендлтоне» они поселились недавно, купили квартиру «3-Ж» только десятью месяцами раньше. В этот вечер относительное уединение кабинки в ресторане «У Топпера» их особенно устраивало, потому что разговор, так уж вышло, плавно перетек в обсуждение их соседей по старинному особняку.

Тема эта возникла, потому что они заметили в дальнем конце вестибюля Сайлеса Кинсли, когда метрдотель подошел к ним, чтобы отвести к их столику. Он и еще какой-то мужчина одевались, чтобы выйти в дождь. Компания Сайлеса специализировалась на гражданском законодательстве, но до того, как выйти на пенсию четырьмя годами раньше, Сайлес был их личным адвокатом. Они любили Нору, им недоставало общения с ней так же, как всем, кто ее знал, и именно обед в квартире Кинсли убедил их продать свою квартиру в районе Дубовая Роща и переселиться на Холм Теней, в самое сердце города.

Хотя встреча с Сайлесом и подвигла их на разговор о соседях, о нем они практически не говорили, потому что он на сплетни не вдохновлял. Милый, обаятельный, а вся его эксцентричность состояла в одном — он совершенно зациклился на истории «Пендлтона». Но эта навязчивость казалась нормальной и безвредной в сравнении с интересами их непосредственного соседа, Филдинга Уделла. Между собой Шелли и Мак называли Уделла Цыпленком Цыпой или просто Цыпой.