Завидев белое лицо Майкла, они запрыгали вокруг затормозившего фургона с криками: «Конфету! Конфету!» Майкл был готов к такому обороту и бросил им пригоршню твердых леденцов, которыми предусмотрительно набил себе карманы.

Хотя большая часть взрослого населения уже проделала свой долгий каждодневный путь в город к месту своей работы, матери, старики и безработные остались дома.

Стайки уличных подростков, бесцельно вшивавшиеся на каждом углу, провожали его равнодушными взглядами. И хоть Майкл прекрасно знал, что перед ним шакалы здешних мест, хищники, пожиравшие себе подобных, даже они вызывали у него симпатию и сочувствие. Ибо он понимал, что ими движет отчаяние. Еще фактически не начав свой жизненный путь, эти парни уже ясно осознавали всю беспросветность своего будущего; впереди у них не было ничего — ни одного шанса, никакой надежды на улыбку судьбы или на лучшие времена.

А рядом женщины занимались своими вечными домашними делами: одни развешивали мокрое белье на длинных веревках; когда оно высыхало, то колыхалось на ветру, как флаги на корабельных реях; другие склонялись над черными горшками на треножниках, в которых варилось основное местное блюдо — кукурузная каша; большинство домохозяек предпочитало готовить пищу на задних двориках, традиционным способом — на открытом огне, а не на железных плитах, установленных в их крохотных кухоньках. Дым от этих костров перемешивался с клубами пыли, образуя то самое мутное облако, что вечно нависало над пригородом.

Нелегальные торговцы, или «спузас», как их здесь называли, успешно противостояли всепоглощающей страсти африкандерского правительства ко всякого рода предписаниям и лицензиям, сновали по оживленным улицам, толкая перед собой тележки и громко расхваливая товары. Домохозяйки выменивали у них картофелину, сигарету, апельсин, кусок белого хлеба, одним словом, то, что им было нужно в данный момент.

Несмотря на всю внешнюю безотрадность этой картины, невзирая на нищету и запустение, царившие вокруг, на каждой улице, на каждом углу Майкл слышал звуки музыки и смех, который был веселым и непосредственным. Люди приветствовали друг друга радостно и беззаботно. Куда бы он ни бросил взгляд, всюду видел эти ослепительные африканские улыбки, которые согревали сердце и тут же заставляли его сжиматься от боли и сострадания.

Ну а музыка звучала отовсюду: из окон и дверей маленьких убогих жилищ, из транзисторов, которые мужчины и женщины держали в руках или на голове. Дети свистели в грошовые свистелки и играли на самодельных банджо, сделанных из жестянок из-под парафина, деревяшек и кусков проволоки. И все они танцевали и пели, радуясь просто тому, что живут, пусть даже в таких крайне мрачных условиях.

Для Майкла этот смех и эта музыка воплощали в себе неукротимый дух черной Африки, дух, перед которым были бессильны все ее невзгоды. Для него на всей земле не существовало другого народа, который мог бы с этим сравниться. Майкл любил их всех до одного, вне зависимости от возраста, пола, племени или внешности. Он сам был сыном Африки, и это был его народ.

«Что я могу сделать для вас, братья мои? — прошептал он. — Чем я могу вам помочь? О, если бы я знал. Все, что я пытался сделать до сих пор, оканчивалось ничем. Все мои усилия впустую, как крик отчаяния в бескрайней пустыне. Если бы я только смог найти верный путь».

Вдруг перед ним открылось зрелище, которое сразу отвлекло его от этих мрачных мыслей. Они поднялись на небольшую возвышенность посреди холмистой равнины, и Майкл невольно выпрямился на сиденье. Одиннадцать лет тому назад, когда он в последний раз проезжал здесь, на этом месте не было ничего, кроме голой степи, где несколько тощих коз паслись среди красных зияющих ран, оставленных почвенной эрозией в этой заброшенной человеком земле.

— Нобс Хилл. — Водитель фургона радостно ухмыльнулся, заметив его удивление. — Красиво, а?

Сила и целеустремленность человека таковы, что даже перед лицом самых неблагоприятных обстоятельств всегда находятся немногие, которые стремятся не просто выжить, но и достичь процветания; с мужеством и изобретательностью, недоступными для посредственности, они преодолевают любые препятствия, воздвигнутые на их пути, и неудержимо идут к своей цели. Вдоль низкой гряды холмов, возвышаясь над хижинами и лачугами Дрейке Фарм, выросли дома черной элиты. Их было около сотни — преуспевающих людей, отделившихся от миллиона простых обитателей Дрейке Фарм. Своей деловой хваткой, природными способностями и упорным трудом они буквально вырвали свое материальное благополучие из рук белых господ, которые пытались обречь их, как и остальных, на вечное прозябание, соорудив впечатляющее здание из законов и предписаний, в коих воплотилась взлелеянная Фервурдом политика апартеида.

И все же их победа была призрачной. Хотя они имели достаточно средств, чтобы поселиться в любой части страны, закон о зонах проживания разрешал им строить свои дома только в местах, отведенных им архитекторами апартеида. И это несмотря на то, что хоромы, воздвигнутые этими чернокожими предпринимателями, врачами, юристами и удачливыми преступниками, сделали бы честь престижным жилым районам, таким, как Сандтон, Ла Люсияили Констанция, где проживали их белые коллеги.

— Вон там! — с гордостью указал водитель фургона. — Розовый дом с большими окнами. Там живет Джошия Нрубу, знаменитый знахарь. Он продает зелья, снадобья, заговоры и рассылает их почтой по всей Африке, даже в Нигерию и Кению. Это зелье может заставить любого человека, мужчину или женщину, полюбить тебя; а львиные кости, которыми он торгует, приносят удачу в делах. Жир стервятника улучшает зрение, а еще одно снадобье, изготовляемое из девственной плевы, делает мужскую плоть твердой, как гранит, и неутомимой, как боевой ассегай[8]. У него есть четыре новых кадиллака, а его сыновья учатся в университете в Америке.

«Я, пожалуй, взял бы львиные кости, — усмехнулся Майкл. — „Голден Сити Мейл“ уже четыре года как приносила одни убытки, к большому огорчению бабушки и Гарри».

— А вон там! Дом с зеленой крышей, обнесенный высокой стеной. Там живет Питер Нгоньяма. Его племя выращивает траву, которую мы называем дагги или бум, а вы, белые, коноплей. Они собирают урожай дагги на тайных плантациях в горах и отправляют его на грузовиках в Кейптаун, Йоханнесбург и Дурбан. У него двадцать пять жен, и он очень богат.

Теперь они ехали не по старой разбитой дороге, а по ровному синему асфальту недавно проложенного широкого проспекта. Водитель прибавил скорость, и они понеслись под уклон мимо зеленых газонов и высоких кирпичных стен Нобс Хилл, получившего официальное наименование «IV район Дрейке Фарм».

Вдруг фургон резко затормозил и остановился перед стальными воротами одного из самых роскошных зданий. Автоматические ворота тихо растворились, а затем так же тихо закрылись за ними, и они очутились в саду, среди декоративных кустарников и зеленых газонов. Под террасой раскинулся бассейн причудливой формы с каменным фонтаном в центре. На газонах играли водяными струями дождевые установки, а среди цветущих растений Майкл заметил двух черных садовников в рабочих халатах.