попытку, сделает и вторую, но уже не отступит так легко. А потом, когда узнает слабые места, нанесёт решающий удар. Городу ничего не оставалось, как связаться с братьями и попросить о помощи. Теперь он только ждал. Каждая минута казалась ему веком. Он думал о себе и о тех кто его создал. Он был детищем своих более крупных братьев, он был также творением сотен тысяч микроорганизмов, которые звали себя людьми. Они создали его из кусочков природы и творений химии. Они одушевили его и даже стали называться в его честь. Кто дал ему имя? Город помнил это и приходил в бешенство. Дикая ревность душила его. У него было великое имя! Позже его отобрали и отдали его брату, который занимал более лучшую позицию на местности. За это он не любил людей. Да он их никогда не любил. Раньше он умудрялся жить с природой в единении и был её детищем, но люди отобрали у него и это, заменив дерево на бетон, сплавы и химические соединения. Сначала он даже радовался этому, но потом, когда природа отвернулась от него полностью, он осознал свою никчемность. Жить в единении с природой - то, чего так хотели люди, о чем они так пламенно говорили, оказалось обычным обманом. И тогда город рассердился очень сильно и начал проседать. Он делал так и раньше, когда капризничал, но в это раз пустил реку, проходившую совсем рядом, на улицы.

Вода радостно затапливала дороги и дома. Город чувствовал себя очищенным от человеческой грязи. Он снова вернулся к природе, ведь река была её олицетворением, но люди не сдались. Они построили плотину и теперь управляли рекой. Проседай, не проседай, а второго такого удовольствия город уже не мог себе позволить. Разрушить плотину он боялся, потому что река накапливала на ней силы и запросто могла потом смыть вообще всё вместе с жителями. Так и пришлось успокоиться. Он смирился со своим существованием. Теперь же он был на стороне горожан, хоть и частично. Помогать не помогал, но и в их дела не лез. Просто болтал со своими братьями и был вроде как всем доволен. Серьезно задуматься ему и его друзьям пришлось когда на очередной "сеанс связи" не вышел маленький городок с глупым названием Орешково.

Городок был небольшой и слабый, но очень сильно хотел вырасти. Пусть не до размеров батюшки Питера, но хотя бы до красавицы Самары. Это желание всех забавляло. Поиздеваться над маленьким всегда приятно. А тут он словно исчез. День от него голоса нет, второй, третий. Наверное, что-то случилось, подумал город, скоро восстановят. Так часто бывало из-за технических неполадок или воровства кабелей. Однако через неделю раздался хриплый голос Питера и он сказал, что Орешково попал в засаду, туда высланы войска специального назначения и всем городам желательно бы предостеречься от подобного.

Что Питер подразумевал под подобным, не понял никто. Город испугался. Он сам боялся войны, хорошо зная, что это такое. Люди создавали страшное оружие. Одной бомбой теперь можно запросто убить целый город, а он хотел расти. Страшило ещё и то, что Орешково был недальним соседом, и война могла докатиться и до него самого.

Если город был частью мира, то война была частью хаоса. И мир и хаос поочередно управляли людьми. Люди часто сами разрушают то, что строили годами. В этом был какой-то мазохизм. А как можно ещё назвать человека, который всю свою жизнь создает произведение искусства, а когда завершает сей творческий процесс, то минуту восхищается своим творением, а потом достает кувалдочку и разбивает все к черту? Вот и жизнь прожита, а ничего и нет.

Люди были разными, как и города. Питер разговаривал странно, хрипло и нагловато. Будь у него пальцы, он бы их растопырил. Мать Москва разговаривала то со странноватым нерусским акцентом, то прямо как бабушка на похоронах, старая и измученная. Они знают что такое война. Питер мог долго говорить о том, как его обкладывали злобные чужаки в стальных рогатых касках и постоянно бомбили самолеты с крестами. "Как просвистит что-то, и нет дома, и прикинь, аж больно становится - это же тебя меньше стало, это же тебя трепят по кусочкам, вот такой вот каламбур". Испытать такое город не хотел.

За такими пугающими снами наступило утро. Я медленно отходила от полученного шока. Оказывается, уже светает. Ночью я как будто подсоединилась к тому смутному, размытому образу-облаку, которое было сознанием города. Я понимала, что полученные мною сведения относятся к уже свершившемуся, но не совсем ориентировалась во времени. Когда это произошло, я не помнила. И тут накатила очередная волна дурноты, поглотившая утренний свет...

...Свежее солнце вылезло из-за горизонта и снова все стало как прежде, только к вечеру в городе запахло горелой соляркой, по улицам загремели тяжёлые гусеницы. Длинноносые бронированные машины заполняли собой город. Они медленно катили по улицам, натужно ревели, выстраивались в цепи. Обычное движение прекратилось. По тротуарам ходили солдаты. В город вошли танки, в город могла просочиться война. Комендантский час, проверка документов, усиленные наряды полиции.

Жителей охватила паника. Вечера превратились в кошмары. После девяти вечера на улицах было запрещено появляться, под страхом загреметь в участок. Телевидение часто выключалось, либо голосило, как и радио, уведомлениями о крайней осторожности и просьбами не покидать дома с наступлением комендантского часа. Люди, привыкшие проводить вечера в барах, боулингах, на массовых гуляниях, сидели озлобленные по домам и просто пили, вспоминая, как раньше жилось хорошо. Деньги имелись у всех, но вот тратить их уже было не на что. Некоторые магазины закрывались без видимых причин. Люди знали, зачем здесь армия. Об этом все знали. Военные ждали туман, но его не было уже две недели, а потом началась истерика. Кто-то пытался уехать,