Эти и другие жестокости, от описания которых я воздерживаюсь, обычно совершались в ночное время. Турки располагались вокруг тюрем, били в барабаны и свистели, чтобы до жителей селений не доходили вопли страдающих людей.

В тысячах случаев армяне терпели эти мучения и отказывались сдать свое оружие просто потому, что им нечего было сдавать. Однако они не могли убедить в этом своих мучителей. Поэтому для армян стало обычаем накануне обысков покупать оружие у своих соседей-турок с тем, чтобы сдать его властям во избежание столь страшных наказаний.

Однажды по поводу происходящего я имел беседу с одним ответственным чиновником-турком, который рассказал мне о применяемых пытках. Он не скрывал, что правительство одобряет их, и, как и все турки из правящего класса, сам горячо одобрял такое обращение с ненавистным ему народом. Этот чиновник сказал, что все подробности пыток обсуждались на ночном заседании в штаб-квартире комитета партии «Единение и прогресс». Каждый новый метод причинения боли расценивается как превосходное открытие, и чиновники постоянно ломают голову над тем, чтобы изобрести какую-нибудь новую пытку. Он рассказал мне, что они даже обращались к отчетам испанской инквизиции и других исторических учреждений, касающихся истязаний, и перенимали все, что находили там. Он не сказал мне, кому досталась награда в этом ужасном состязании, но прочная репутация, которую завоевал себе по всей Армении Джевдет-бей, вали Вана, о деятельности которого в этом районе я уже рассказывал, дает ему право на превосходство в невиданной подлости. По всей стране Джевдет был известен как «подковщик из Башкале», так как этот знаток по части пыток изобрел то, что, конечно, было шедевром, лучшим из всего известного ранее: именно он подбивал лошадиные подковы к ступням своих жертв-армян.

Но все же эти случаи были лишь частью того, что газеты обычно называли армянскими ужасами; они являлись только подготовительными шагами в деле уничтожения нации.

Младотурки проявили большую изобретательность, чем их предшественник Абдул-Хамид. Свергнутый султан просто приказывал «убивать, убивать», в то время как турецкая демократия действовала по совершенно новому плану. Вместо неприкрытой резни армян они решили выслать их. На юге и юго-востоке Оттоманской империи находятся Сирийская пустыня и Месопотамская долина. Хотя часть этой местности была некогда районом процветающей цивилизации, за последние пять веков все пришло здесь в упадок, что вообще являлось жребием любой страны, подпавшей под турецкое владычество; теперь здесь простиралась безлюдная пустыня без городов и селений или каких-либо иных признаков жизни… Только самые усердные рабочие, потратив много лет, могли бы превратить эту пустыню в место, пригодное для постоянного обитания сколько-нибудь значительного числа людей. Центральное правительство объявило теперь о своем намерении собрать более 2 миллионов армян из нескольких областей империи и перевезти их в этот заброшенный и негостеприимный район. Даже если бы оно предприняло такое переселение с добрыми намерениями, то и это явилось бы верхом жестокости и несправедливости. Но дело в том, что турки никогда и не думали о том, чтобы позволить армянам наладить жизнь в этой новой стране. Они знали, что подавляющее большинство их ни за что не достигнет пункта своего назначения, а те, кто достигнет его, либо умрут от жажды и голода, либо будут убиты дикими исповедующими ислам племенами. Истинной целью депортации было ограбление и уничтожение; это действительно являлось лишь новым методом резни. Когда турецкие власти отдавали приказ об этих высылках, они фактически выносили смертный приговор целому народу; они это прекрасно понимали и в разговорах со мной не делали особых попыток скрыть этот факт. Высылка происходила в течение всей весны и лета 1915 года. Она не коснулась только больших городов – Константинополя, Смирны и Алеппо; все же другие места, где имелась хоть одна армянская семья, стали ареной неописуемых трагедий. Едва ли были сделаны исключения хотя бы для одного армянина, независимо от его образования, благосостояния или классовой принадлежности. В некоторых селениях за один или два дня до высылки вывешивались приказы, обязывающие все армянское население явиться в определенное место в назначенный час, а в других местах городской глашатай проходил по улицам и зачитывал приказ. В некоторых местах не делалось ни малейшего предупреждения об этом.

Перед домом армян появлялись полицейские и приказывали всем его обитателям следовать за ними. Женщин, занятых своей домашней работой, уводили, не давая им возможности переодеться. Полиция появлялась перед ними так же неожиданно, как было неожиданным извержение Везувия для Помпеи. Женщины отрывались от корыт, детей выгоняли прямо из постели, в печи оставался недопеченным хлеб, обед семьи – незаконченным, дети забирались прямо из школьного класса, оставив учебники открытыми, мужчины были вынуждены бросать свои плуги посреди поля и оставлять скот в горах. Даже женщин, только что родивших, заставляли вставать с постели и идти с новорожденными детьми на руках. Из своих домашних пожитков люди успевали второпях захватить с собой лишь шаль, одеяло и, возможно, немного пищи. На их неистовые вопрошания «Куда мы идем?» жандармы удостаивали их только одним ответом: «Во внутренние области страны».

В некоторых случаях выселенцам давалось несколько часов и в исключительных случаях – несколько дней для того, чтобы распорядиться своим имуществом и домашними вещами. Но то, что происходило после этого, сводилось к открытому грабежу. Они могли продать вещи только туркам, и поскольку как покупатель, так и продающий знали, что накопленное за всю жизнь добро должно быть продано за один или два дня, то продажа происходила по ценам, составляющим лишь небольшую долю настоящей стоимости вещей. Швейная машина продавалась за 1 или 2 доллара, корова – за 1 доллар, меблировка всего дома – за скудные гроши. Во многих случаях армянам запрещалось продавать, а туркам покупать даже по этим смехотворно низким ценам под тем предлогом, что правительство якобы намеревается продать эти домашние вещи, чтобы заплатить кредиторам армян. Их мебель перевозилась на склады или выставлялась в публичных местах, где расхищалась турками. Правительственные чиновники предупреждали армян, что, поскольку депортация является временной мерой и они по окончании войны вернутся обратно, им не разрешается продавать свои дома. Но не успевали бывшие хозяева домов покинуть селение, как в их квартиры вселялись магометане-переселенцы из других областей Турции. Аналогичным образом все ценные вещи армян – деньги, кольца, часы и драгоценности – забирались полицией якобы для «надежного хранения» до возвращения их хозяев, а затем распределялись между турками. Но этот грабеж причинял высланным сравнительно меньше страданий, ибо им приходилось видеть гораздо более ужасные и душераздирающие вещи. Систематическое истребление мужчин продолжалось. Уничтожению подвергались и те мужчины, которые уцелели во время предыдущих казней, о чем речь шла выше. Установилась практика, когда еще до отправления каравана юношей отделяли от своих семей, связывали вместе по четыре человека, уводили на окраины селения и там расстреливали. Беспрерывно происходили массовые казни без суда; единственная вина этих жертв заключалась в том, что они армяне. Особую страсть проявляли полицейские в уничтожении образованных и влиятельных людей. Я беспрерывно получал сообщения о таких казнях от американских консулов и миссионеров, и многие события, которые они описывали, никогда не изгладятся из моей памяти. В Ангоре все мужчины-армяне в возрасте от 15 до 70 лет были арестованы, связаны по 4 человека и уведены по дороге в направлении Кесарии. Когда через пять-шесть часов они достигли уединенной долины, на них напала толпа… с дубинами, молотками, топорами, косами, лопатами и пилами. Упомянутые инструменты не только способствовали более мучительной смерти, чем ружья и пистолеты, но, как хвастались сами турки, были более приемлемыми со стороны экономичности, ибо отпадала необходимость тратить порох и пули. Таким способом они уничтожили все мужское население Ангоры, включая богатых и образованных мужчин, а их страшно изуродованные тела были оставлены в долине на пожирание диким зверям… В Трапезунде мужчины были посажены в лодки и отправлены в Черное море. С ними в лодках были полицейские, которые расстреливали их, а трупы сбрасывали в воду.