О, конечно, Примус понимал. Но он не стал сотрясать воздух вибрациями, а просто молча кивнул.

При этом Глеб не давил на Полину. Если она говорила, что не может, – он не настаивал. Несколько раз он предлагал заехать за ней в институт, особенно когда она говорила, что вечером будет в анатомке, но она, разумеется, отказывалась. «Ну, ты понимаешь, да?»

О, конечно, Примус понимал.

Проклятье Примуса – понимать Полину Романову, Вадима Короткова и даже этого Глеба. Есть тут кто-нибудь, кто бы ещё понял Примуса? Нет?.. Вот потому он только молча кивал, подтверждая своё понимание.

Ну вот. Жизнь Полины как-то раздвоилась, что ли? Была учёба с такими родными мальчиками-девочками, Вадями-Лёшками-Серёжками, Ольгами-Ольками-Нилами. И был Глеб с его совсем другой жизнью. И, кстати, у него дома поначалу они и правда только смотрели кино. «Он вытащил из бара «Мальборо», представляешь?»

И бедный Примус не только понимал, но ещё и представлял. Мило, да? Кто же и когда думает о чувствах своих говорящих домашних животных из породы керогазов. О котах женщины думают и то больше!

Они смотрели кино, Полина курила «Мальборо», попивала шампанское, лёжа на диване, а Глеб лежал у её ног на ковре. Совсем так, как сейчас, когда она сидит на обшарпанном подоконнике, а Примус умостился на давно не циклёванном паркете. Зато отмытом! Потом Глеб вёз её к морю, они чинно прогуливались. Ну, пару раз поцеловались, не без этого, даже поприжимались.

Бедный Примус!

А потом Глеб отвозил её домой. К ней домой. Мама? Что мама? Ах да. Мама. Маме она его представила. Та, как обычно, поджала губы. Он? Он был мил. Цветы-конфеты. Нет, не так мил, как Вадим. В Кротком было что-то властное, домашнее, своё. Почти, чёрт возьми, семейное! Глеб же был отстранённо-интеллигентен. Так, знаешь ли, мол, это твоя мама – замечательно, но если что, эта часть спектра – за пределами моего поля зрения. Ты – моя, а твоя мама – своя собственная. Вполне зрелая позиция, ты не находишь?

Примус не только понимал и представлял, но ещё знал и находил.

Он молча воткнул штепсель чайника в розетку, молча сделал ещё две чашки кофе. «Спасибо, Лёш. Так вот…»

После летней сессии – смешная сессия была, да? – биология и научный коммунизм – началась санитарская практика. Вы её проходили в десятой больнице, потому что вам поближе к общаге. А мне из дому было далеко, извините. Поэтому я записалась в железнодорожную больницу. Да-да, ты помнишь. Потому что туда записались и Вольша, и Нилка Кот – им было тоже ближе. Силиверстова – за компанию, хотя ей со Слободки пили-ить… И я – за компанию. Так вы решили. Вы же рациональные – вам поближе, чтобы между работой и работой ещё и на практику успевать. Вам же не до этого детского – «за компанию». А я для вас почему-то ребёнок – вот вы и решили, что я с девчонками за компанию. Ха-ха! Но на самом деле не столько за компанию, сколько поближе к Глебу. Он живёт на Пятой Фонтана. Ну и вот, после практики я всегда заваливалась к нему. Мы ехали на пляж. Вечером – в ресторан. И потом он отвозил меня домой. Ничего такого.

Затем начались эти дурацкие «колхозные» свадьбы – ну, массово женились те парочки, что сформировались на помидорах. Томатные семьи. «Виноградные дети». Да-да, у Мопассана. Вот что роднит тебя с Глебом – начитанность. Вот чего нет в Короткове, а жаль. Я напоминаю чеховскую невесту? Нет? Спасибо, Лёша. Ты никогда не скажешь мне того, что хоть в стотысячном приближении может показаться мне обидным. В Кротком нет такой чуткости. Туда, на эти свадьбы, я ходила как бы с Вадей. Хотя на самом деле – с вами обоими. Там всё было просто: кто сколько может – в конверт.

А ещё вышла замуж моя одноклассница. Кто бы мог подумать?! Я полагала, она вся такая актриса-актриса из серии «ни-на-что-не-променяю-мечту!», а она выскочила замуж за того тощего хлопчика, что был у неё дома на Новый год. Туда я пришла с Глебом. Вот это был фурор! Почти все – вчерашние школьники, а тут я с дядькой заявляюсь. В шикарном платье! Он купил. Я два дня приучалась его носить. Потому что там голое пузо. Настоящая дырка на пузе, представляешь?! Я такое никогда не носила. Он уверял, что мне очень идёт и что у меня очень сексуальный живот – загорелый, покрытый светлым пушком… Это он так говорил, Примус, не я. Ты тоже уверен, что мне было к лицу? К животу! Я не хихикаю. Это нервное. Мне было очень стыдно в этом платье, и надевала я его уже у него в машине, потому что ни за что не надела бы его дома. Меня бы мать тогда точно никуда не выпустила, хотя он заехал за мной, зашёл – всё как положено! – и сказал, что доставит меня домой, во сколько бы свадьба ни закончилась. Мать пыталась орать, мол, что там делать, на той свадьбе, ночью, но он так на неё зыркнул, что она осеклась… И тут же вывалила ему, что я встречаюсь с одногруппником. Я уже приготовилась что-то сочинять или даже рассказать правду про то, что с одногруппником я встречаюсь в основном на парапете бульвара по утрам, и то только когда занятия есть. Но он так ничего и не спросил. Вообще вроде не заметил. Умный? Скорее опытный? Пусть будет и умный, и опытный? Ладно… Как скажешь.

Вот такая, друг Примус, разносторонняя жизнь у студентки Романовой. Тут она – студентка, с подругами анатомию и гистологию зубрит, с Коротковым за ручку держится и на бульваре обнимается. Когда она хочет. Потому что сам Коротков ничего первым не хочет. Здесь – она такая вся со взрослым дядькой встречается, попивает шампанское на иностранном диванчике отдельной взрослого дяди Глеба квартиры. И с ним же – к подружке, вчерашней школьнице, на свадьбу ходит. Школьница – та ещё умора! Ещё больше растолстела, чем в школе. Завязки на платье сзади треснули. Да-да, на белом, на свадебном платье треснули завязки. Тётя Надя «на живую» в ЗАГСе зашивала и шёпотом ругалась на Таньку, что меньше надо было «хвороста» жрать последние две недели. Иглой, прям на Таньке штопала. Какая тётя Надя предусмотрительная! В ЗАГС, на регистрацию брака дочери – с иглой и нитками пошла. Я чуть со смеху не померла, хотя Глеб шикал и даже вывел на улицу, воздухом подышать. Он хороший, Примус, честное слово, веришь? Даже уверен?.. А потом этот бедный Танькин муж её на руки взял и понёс! О-о-о!!! Примус, это зрелище было не для слабонервных, особенно если сзади смотреть! Муж на полусогнутых быстро-быстро чесал, а Танька вся у него из рук свисала-соскальзывала. О-хо-хо!!! А эти, эти?! Эти наши студенческие свадьбы? Они же тут – так, посидеть. У них же основное действие – в селе. А там, в селе, эти свадьбы… Как ты это любишь говорить? Смерть мухам?! Кивни, что ли! Спасибо, Примус. Да-да, я успокоилась. Просто эти свадьбы – это очень смешно! Дети женятся на детях. Мамаша моя говорит, что все скоро разведутся. Может, она и права, как думаешь, Примус? Что молчишь?! Скажешь, когда закончу? Да уже немного осталось!

Бедный Примус!

Он не только понимал и представлял, но ещё знал и находил. И вот теперь должен был ещё думать. И говорить.

Но только когда она закончит.

В общем, после практики вы разъехались по домам. А я – в круиз по крымско-кавказской. С Глебом, да. В одной каюте. Но ничего не было, одни телячьи нежности и, там, Ялта, Батуми-Сухуми, кругом все взрослые, все в белом, все по ресторанам, все предупредительны, и так далее. Глеб на диванчике спал, в гостиной. Каюта, между прочим, люкс.