– Мы занимаемся с Ольгой вдвоём, да, – подтвердила Вольша. – Приходи в другой раз! – И она захлопнула дверь.

Полина не знала, что и думать. Ей стало обидно, как бывает обидно всем – и юным, и не очень, – когда лучшая подруга ни с того ни с сего захлопывает у тебя перед носом дверь.

Полина дошла до Аркадии. Оттуда – до Ланжерона. Поднялась по лестнице. И по Веры Инбер – Белинского – Чкалова – дошла до дома. Пеший ход всегда позволял ей справляться с обуревавшими чувствами. Но как только монотонный ритм ходьбы прекращался – чувства тут же снова вылезали наружу в неизменённом виде. Умная девушка сказала бы себе: «Раз твоя лучшая подруга так поступила, значит, у неё были на то причины. Не надо пороть горячку – надо сперва разобраться! Потому что иногда необъяснимое имеет очень простое объяснение!» – и спокойно бы уснула. Но не такова, увы, была наша героиня. Полина Романова полночи не могла уснуть, захлёстываемая волной горячей обиды.

На следующий день Вольша даже не подошла к ней на большой перемене. В анатомку, не сговариваясь, стали ходить порознь. Полина с Примусом. А Вольша – с Нилой и Селиверстовой. Здоровались друг с другом довольно холодно. С Нилой Полина перекидывалась парой слов о том о сём, Селиверстова о чём-то хихикала с Примусом. И затем они расходились по разным столам.

Спустя неделю Примус подтащил к Полине Селиверстову.

– Ты понимаешь, – вся заалела Вторая Ольга. – Вольша уже полгода присматривалась к Кириллу Змеевику и всё не знала, как к нему подступиться. И мне как-то по секрету призналась, что он ей очень нравится. А я с ним в одной общаге живу. На одном этаже. Ну и вот, я посоветовала ей пригласить его в гости. А чтобы не так неловко было на первый раз, то вроде не самого, а со мной. На правах, так сказать, не столько свахи, сколько подруги. – Селиверстова захихикала.

– А меня чего не пустили? – удивилась Полина.

– Я и не поняла сначала, что это ты была. Я её спросила, кто приходил? А она мне – это папе с работы бумаги принесли. Но я-то слышала твой голос. Потом уже поняла. А она на следующий день сказала, что этот Змеевик ей очень нравится, а ты… Ты не виновата, но понимаешь… Вольша сказала, что ты на мужиков совершенно магически действуешь, даже если совсем этого не хочешь. Что они на тебя – как крысы на дудочку, надо оно тебе или нет. И она не собирается вас с Кириллом знакомить, пока не влюбит его в себя попрочнее.

– Господи, кому же такое сокровище сдалось, из-за которого подруг боятся? Особенно если это вот тот вот увалень с длинным носом, что я с ней видела.

– Она не всех боится. Только тебя. Но говорит, ты в этом не виновата. Ей неловко, но что поделаешь. Потому что если бы она тебя пустила тогда, то не видать ей Кирилла.

– Да на фиг он мне упал?! – разозлилась Полина. – Идите вы все к чертям со своими Кириллами, мудилами и всеми вашими теориями!

– Поля! – строго вставил Примус. – Нашли же смелость объясниться. Так что совершенно незачем блажить.

– Нашли они, как же! Если бы не ты, никто бы ко мне ни в жизнь не подошёл!

– Ах, бедная, бедная деточка! – включил Примус режим ёрничанья. – Ты обречена на циклическое бойкотирование женским обществом. Зато – в качестве компенсации – ты будешь просто-таки купаться в избытке мужчин. Спасибо, Ольга, за гражданское мужество. Сообщи нашей милой Вольше, что девочка Поля всё поняла, выразила благодарность за разъяснения и не сожалеет о том, что объяснения пришлось получить опосредованно, полвека спустя. Поняла?

– Угу! – кивнула недотёпа Селиверстова. И можно было быть уверенным, так и передаст. Наши милые девушки всегда выполняли просьбы и пожелания Примуса в точности. Хоть он этим своим гипнотическим качеством, к чести его будет сказано, и не злоупотреблял.

– Ну и что? – спросила у Примуса Полина, когда Селиверстова упорхнула.

– Ну и всё.

– Я бы стала отбивать у неё этого Кирилла… Господи! Сто лет он мне снился.

– Ты не поняла. Она вовсе не считает, что ты будешь у неё отбивать «этого Кирилла». Напротив – она справедливо опасалась, что он сам отобьётся.

– Да не нужен он мне!

– Это понятно. Тебе, может, и я не нужен. Но ненужному-то сердцу не прикажешь!

– Ты мне нужен! – Полина улыбнулась.

– Действительно, куда принцессе без пажа, – пробормотал Примус.

– Что ты там бормочешь?!

– Говорю: «Служу Советскому Союзу!»

– Шут!

– Джокер!

Примусу даже не страшно было рассказывать о жажде розовой курточки. Он не нашёл эту жажду ни бессмысленной, ни иррациональной. Просто пожалел, что у него нет столько денег.

– Ты и не должен мне её покупать! Я ж тебе как другу. Посмотреть.

– Жаль, что не должен. Но даже если и так, то всё равно хочется. Может, что-нибудь и придумаем, да?

– Только бошки больше в вёдрах не вари! – рассмеялась Полина.

– Я б их вагонами варил, только заказчиков нет. Эксклюзивный, понимаешь, предмет. Не у всех вкуса хватает. Это такая редкость – любители настоящих черепов и розовых курточек…

В общем, учёба учёбой, житие житием, а розовая курточка требовала подхода сильно издалека. «Мы подобны богам, потому что те не смогли придумать ничего лучшего», как написано в прологе к этому роману. Бог вот взял и сотворил небо и землю. Из ничего. А тут всего лишь кусок кожи и заяц из той же парикмахерской. Неужто та, что по образу и подобию, не справится? И Поля занялась калькуляцией.

Что нужно девушке? Еда, кофе и сигареты? Еда – совершенно лишнее. То есть, конечно, не совсем, но есть Глеб со своими ресторанами. Как минимум трёхразовое питание – пятница, суббота, воскресенье – ей обеспечено. Впрочем, теперь с пятницами, субботами и воскресеньями немного проблематично, потому что Полина устроилась санитаркой в ту самую больницу, где летом проходила практику. Идя навстречу студентке, старшая медсестра составила вполне вменяемый график – пара ночных дежурств и пара-тройка суточных. На ставку набралось. Вполне себе прилично. Да и опять же – еда. В травматологии – хоть и далеко не ресторанная, но манная каша отлично идёт, когда просто хочется есть, без понтов.

Проездной? В институт можно и пешком, а от Свердлова до больницы железнодорожников далековато будет. Хотя, если разобраться… Нет, всё-таки проездной нужен. Не отнять. Святое.

Совершенно непонятно, куда деваются деньги! Пока живёшь с мамой и папой – стипендии на жизнь более чем достаточно. А как только начинаешь жить самостоятельно – деньги деваются совершенно непонятно куда! И как только умудряются жить Вадим и Примус? На что кормит семью Стасик и все прочие, переженившиеся в конце первого курса? И на что они собираются кормить-выращивать своих детей? Многие из девиц уже брюхаты. Одна парочка поженилась и вовсе сразу после колхоза. По той же причине. Зачать наследника на запятнанных матрасах скрипучих панцирных кроватей бывшего санатория для туберкулёзных детей? Нет, дети, конечно, цветы жизни, ещё и не на таком навозе всходят. И вообще – сплошная нормальная физиология репродуктивной системы. Сперматозоид встречается с яйцеклеткой – и привет! А где любовь? И при чём здесь вообще любовь? Когда любовь – люди друг о друге заботятся! Думают о последствиях! Какая любовь может быть на грязном матрасе? В любви, как и в человеке, всё должно быть красиво! Вот с Глебом всё было красиво! И большая постель в отдельной комнате отдельной квартиры, а не многокоечный номер барака или общаги. И бельё – свежее, гладкое, сатиновое. Мама такое в шкафу бережёт неизвестно для какого случая. Просто бережёт. Настолько это бельё ей дорого само по себе, что никак она не решится использовать его по прямому назначению. А вот у Глеба это дорогущее сатиновое бельё – просто бельё. Полный шкаф. А то самое – в красивой такой картонной коробке было, перевязанной, как в каком-нибудь заграничном кино. И сам он на этом белье. И долог был. И ласков, и нежен. А какая долгость, ласка и нежность могут быть в общаге или бараке? И даже свечи горели у Глеба в спальне, как совсем уж не из этой жизни. И о том, чтобы детей не было, – Глеб позаботился. Хотя у него, по всей видимости, денег на этих самых детей куда больше, чем у нищих бездумных студентов! Глеб – он всё-таки первый помощник капитана на «пассажире». Интересно, он руку и сердце в шутку предлагал? С другой стороны – кто таким шутит? Вообще-то, за моряка замуж – это как-то не очень. Хотя моряцкие жёны и разодеты как картинки, и большей частью нигде не работают – развлекаются себе, спекулируют, все дела. Да и к тому же плавает Глеб не на сухогрузе или, там, контейнеровозе, а на круизном лайнере. Рейсы недолгие, но и надоесть друг другу не дадут. Но вот любит ли она его? А он её? Что такое любовь всё-таки? Надо бы у Примуса спросить… Ага! Тоже мне, источник знаний. Он-то откуда знает? Ну, цитатами закидает. «Любовь, любовь – гласит преданье, союз души с душой родной…»[37]И далее по тексту. Да и глупость это несусветная – в восемнадцать лет замуж. За тридцатилетнего. Это когда ей будет тридцать, ему, получается, будет уже сорок два! Да он же уже будет старик. Лысый и пузатый. Хотя сейчас фигура у него очень даже. И ему очень идёт праздничная белая форма с чёрно-золотыми нашивками. Какая пошлость! Как это будет по-одесски – жена моряка. Бррр! Хотя уже скоро он станет старпомом. А затем и капитаном. Далее картина маслом: у него – буфетчица в походных жёнах, у неё – романы на берегу с кем ни попадя. Признаться честно, ей, Полине, нравится этот мужской ажиотаж вокруг её скромной тощей персоны. Жаль только, денег на тряпки нет. Те, что дарит Глеб, конечно, тоже неплохи, но он пока не подарил ей ничего слишком уж… Как бы это поточнее выразиться? Крупного. Вот! А разве курточка – это крупное? Попросить, что ли? Нет! В горле застрянет. Даже когда она говорит зеркалу: «Глеб, купи мне, пожалуйста, розовую курточку, что в комиссионке на Ленина», и то краснеет и потеет. Правильно мама воспитала. Даже за то самое одно, что они все хотят, Полина не может просить. Одно дело – принимать должное, другое – просить нужное. Совсем два разных дела. Конечно, если она станет его женой, то тогда можно и курточку попросить. Муж обязан удовлетворять запросы законной супруги. Хотя если вспомнить, что дома как раз мама покупает папе всё – от носков до пиджаков, потому что у неё зарплата приличная, а у папы слёзы, то… Но не выходить же замуж, в самом деле, ради курточки!