И пока братья-рыцари рубились с обозниками, князья и воеводы стягивали свои растрепанные и рассеянные полки в единый кулак, дабы последним натиском опрокинуть крестоносцев.

Короткий зимний день быстро угасал, кровавое солнце стремительно покатилось за линию горизонта, а вечерние сумерки все плотнее укутывали землю. Часть новгородцев, совершенно обессиленных многочасовым боем, просто отказалась идти в новую атаку, аргументируя тем, что в ночном сражении случиться может всякое, и не факт, что русские выйдут из него победителями. Понимая, что с измученными и израненными бойцами много не навоюешь, князья решили дать воинству отдых, а наутро возобновить битву. Однако, когда первые лучи солнца упали на землю и осветили заваленное тысячами тел поле сражения, выяснилось, что немцев и след простыл. Воспользовавшись предоставленной им передышкой, братья-рыцари сумели выбраться из обоза и, пользуясь темнотой, ушли с места битвы от греха подальше. Вчера им повезло, и они сумели устоять под русским натиском, но не факт, что подобное везение повторится и сегодня. Раковорское побоище закончилось.

Теперь рассмотрим некоторые моменты битвы. Прежде всего возникает закономерный вопрос – кто победил? Если исходить из общей стратегической ситуации, то коалиция добилась несомненного успеха, поскольку штурм Раковора так и не состоялся. Причем дело не только в тяжелых потерях, которые понесла русская рать, но и в том, что, захватив обоз, ливонцы могли уничтожить все осадные орудия. А без них осада замка теряла всякий смысл, и прошлогодний опыт это подтверждал.

С другой стороны, тактическая победа осталась за русскими полками. Были разбиты и практически уничтожены оба фланга крестоносного воинства, погиб командующий объединенной католической армией епископ Александр, но что самое главное, по неписаным законам войны победителем становился тот, за кем оставалось поле боя. А оно осталось за русскими. В Новгородской I летописи старшего извода четко прописано: «Новгородци же сташа на костех 3 дни».

Поэтому конкретно в Раковорской битве победили русские.

Теперь о потерях. В «Ливонской рифмованной хронике» о потерях ливонцев не упоминается вообще, зато о русских автор пишет вдохновенно и с удовольствием: «Много мужей их там полегло», «Были у русских потери большие», «Пять тысяч русских остались лежать на том поле битвы». Но последняя цифра вызывает определенные сомнения, поскольку взять ее автору было неоткуда, ведь немцы и датчане покинули поле боя, а потому и не могли сосчитать павших врагов. Опять же, невольно создается впечатление, что ливонский стихотворец знает только цифры в 5000, 20 000 и 30 000, поскольку при описании боевых действий между русскими и рыцарями только ими и оперирует. Наши на Прибалтику водят рати только такой численности, а под Раковором Дмитрий Переславский ведет в атаку ровно 5000 бойцов, не больше и не меньше.

В этом отношении Новгородская I летопись старшего извода более объективна, она пусть и не приводит четких цифр, зато дает более полное впечатление о произошедшей катастрофе. О бегстве католиков с поля битвы и их дальнейшем истреблении летописец написал красочно и образно: «И гониша их, бьюще, до города, въ три пути, на 7 веръстъ, якоже не мощи коневи ступити трупьемь». Но помимо Новгородской летописи, факт массового избиения крестоносцев зафиксировали и другие летописные своды, в частности Пискаревский летописец говорит об этом так: «А на 7 верстах били немец, яко и коневи не мочи трупием скочити». На наш взгляд, тот факт, что католики понесли страшные потери, сомнению не подлежит.

Теперь о том, сколько пало в сече русских воинов. Тот же Пискаревский летописец отмечает, что «Много и наших избиено бысть». Новгородская I летопись старшего извода тоже не приводит конкретных цифр, отмечая лишь большое число убитых ратников. Что примечательно, летописец отмечает тот факт, что много людей пропало без вести, а затем перечисляет павший на поле боя командный состав новгородского полка: «И ту створися зло велико: убиша посадника Михаила, и Твердислава Чермного, Никифора Радятинича, Твердислава Моисиевича, Михаила Кривцевича, Ивача, Бориса Илдятинича, брата его Лазоря, Ратшю, Василя Воиборзовича, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Поромана Подвоиского, Полюда, и много добрыхъ бояръ, а иныхъ черныхъ людии бещисла; а иныхъ без вести не бысть: тысячьского Кондрата, Ратислава Болдыжевича, Данила Мозотинича, а иныхъ много, богъ и весть, а пльскович такоже и ладожанъ». Как видим, и у русских потери были очень серьезные.

Особо возмущает летописца поведение князя-наместника Юрия, который в разгар сражения бежал с поля боя. Случай достаточно редкий среди русских князей, даже Мстислав Удатный поворотил коня и ударился в бега лишь тогда, когда монголы разгромили его полки и дружину. Поэтому и не удается понять летописцу смысл поступка наместника: «А Юрьи князь вда плечи, или переветъ былъ в немь, то богъ весть». Автор заявляет открытым текстом – я не знаю, почему князь убежал, а предатель он или просто трус, про то Бог ведает.

Теперь о том, почему новгородцы отказались продолжать битву. Можно, конечно, опять свалить все на демократические ценности и либерализм вечевиков, но дело в том, что в этот раз они были абсолютно правы. Ибо именно на новгородский полк пришелся самый страшный удар братьев-рыцарей, который они сдерживали, сколько могли, и благодаря этому невиданному упорству русское войско в конечном счете и одержало победу. Идти усталым и израненным воинам в бой, а тем более ночной, не было никакого смысла, о чем и было заявлено князьям: «Уже есть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами». Вот в этом случае поведение новгородцев объяснимо и логично.

Теперь о тех последствиях, которые имела эта битва для враждующих сторон. Русское войско повернуло на Русь, где князья с дружинами разошлись по своим городам и волостям. За одним исключением. Псковский князь Довмонт со своими гриднями продолжил поход, огнем и мечом пройдясь по Ливонии: «И прошед горы непроходимаа, и иде на вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморье, и паки возвратився, и исполни землю свою множеством полона» (Житие Довмонта Псковского). «А князь Домант поиде в землю непроходимую, иде на вируяны и плени землю их до моря, и Поморие воева, возвратися с победою великою» (Пискаревский летописец). Хотя погром и грабеж области Виронии никак не мог оправдать тех колоссальных усилий, которые приложили новгородцы для организации похода на Раковор. Все жертвы оказались напрасны. Недаром великий князь Ярослав Ярославич, приехав в Господин Великий Новгород, пенял новгородцам за то, что «мужи мои и братья моя и ваша побита; а вы розъратилися с Немци» (Новгородская I летопись старшего извода).

Страшным было и другое. Сами того не желая, господа новгородцы спровоцировали объединение католической Прибалтики перед лицом внешней угрозы с востока. Резко обострится обстановка на псковско-ливонском порубежье, а уже на следующий год орден соберет огромное по своим меркам войско из 18 000 бойцов и всей этой мощью обрушится на Псков. Закономерный итог недальновидной политики.

Жил-был в земле литовской князь нальшанский Довмонт. Князь как князь, проводил время свое в пирах и охотах, водил дружину в походы, рубился в приграничных стычках с соседями, словом, вел ту жизнь, которую и положено вести литовскому князю. Был Довмонт язычником и верил в древних богов своего народа, защищая свою землю от несущих свет истинной веры братьев-рыцарей. Единственное, что выделяло Довмонта из всей княжеской братии, так это то, что он и великий литовский князь Миндовг были женаты на родных сестрах. Вот это-то родство и вышло Довмонту боком.