– Нечто очень страшное. – Клер не лукавила. – Хуже Франкенштейна моей сестры Мэри и тех сказок, которыми мы пугали друг друга на вилле Диодати, сочиняя истории, полные тайн и кошмаров.

При упоминании виллы Диодати Комаровский сразу вновь обратился к документам, словно не хотел, чтобы Клер продолжала эту тему воспоминаний.

– Здесь приписка – рапорт от жандармского офицера, который собирал для меня все это в архиве и готовил подборку, – объявил он. – «Ваше Сиятельство, довожу до вашего сведения, что местный одинцовский платный осведомитель нашей службы»… Черт, это сведения вообще-то секретные. Ладно, вы уже все слышали и никому о том не расскажете. – Комаровский обвел глазами своих притихших соратников. – «Человек государев на тайном жалованье от казны Захар Сукин доводится двоюродным братом покойному лакею Карсавина по кличке Соловей, по фамилии Соловьев, единственным его живым родственником, получившим от него в наследство мясную лавку в Барвихе, проданную им впоследствии с прибылью. К тому же по собранным нашими осведомителями на сего Захара Сукина сведениям, сам он был знаком с семьей стряпчего Петухова и даже весной сего года сватался к его дочери Аглае, однако получил от нее и от стряпчего отказ».

Евграф Комаровский вернул рапорт в папку и налил себе бокал вина – впервые за ужин, чтобы запить горечь прочитанного.

– Ну, по крайней мере, пару вещей мы все же прояснили, – заметил он, словно подбадривая их, павших духом. – Во-первых, то, что в лесу были следы борьбы и что косулю лакеи застрелили сами как охотничий трофей. Однако их ружей на месте убийства жандармы не обнаружили, как и головы косули. Если предположить, что адское чудовище Темный еще могло забрать голову бедного животного, чтобы обглодать ее в чаще леса, то зачем ему понадобились ружья? Для чего исчадию ада огнестрельное оружие?

– Ружья и голова косули могли быть закинуты далеко в сугробы, – заметил Гамбс. – Вряд ли жандармы там все осмотрели в таком снегу. А что еще нам должно стать ясно, мой друг?

– То, почему труп самого Темного, точнее, его мумия, одета так причудливо – в черный бархатный камзол с шитьем времен Екатерины? Да потому что он был обнаружен совсем голым! Его сын Пьер Хрюнов, когда обряжал его, взял что-то старое из его гардероба, что было ему самому, не имевшему навыков гробовщика, легко надеть на труп. Все слуги в тот момент находились под арестом, ему никто не помогал в таком деле.

– Я когда взглянул на камзол из черного бархата на мумии, невольно вспомнил графа Калиостро, – вздохнул Гамбс. – По легенде, он продал душу дьяволу за бессмертие и тайные оккультные знания.

– Арсений Карсавин страдал французской болезнью, сифилисом, – ответил Комаровский. – Не забывайте об этом факте. Это вполне земное, реальное. Не из легенд о слуге дьявола и абсолютном нетленном символе зла.

Глава 21

Все женщины ревнивы по-своему

Уже рассвело, когда Евграф Комаровский в экипаже отвез Клер и Гамбса к барскому дому. Он сказал, что вызовет взвод стражников, потому что дел днем предстоит немало, а на крестьян полагаться, когда речь заходит о Темном, бесполезно. Попросил Клер поспать немного. И уехал.

Двери дома были заперты, Клер долго стучала. Наконец, заспанный лакей открыл им, Клер вошла и увидела Юлию Борисовну, спустившуюся из спальни в ночной рубашке, чепце и шелковом шлафроке.

– Это что-то новое, Клер, – произнесла она нервно и насмешливо. – Вы забыли, где живете? Надеюсь, ночь оправдала ваши ожидания, моя дорогая?

И тут она заметила управляющего Гамбса, который вошел следом за Клер.

– Мы вскрыли могилу Арсения Карсавина, мадам, – объявил он. – Мы побывали на пепелище его дома в Горках и в оранжерее, мы всю ночь вместе с графом читали документы и донесения о расследовании двух ужасающих убийств, случившихся здесь тринадцать лет назад. Конечно, вы тогда еще не были замужем за обер-прокурором Посниковым, но, думаю, потом он вам что-то рассказывал о тех событиях, потрясших Одинцовский уезд. Вам ведь знакомо имя Арсения Карсавина, которого здешние крестьяне называют Темным и Тем, кто приходит ночью?

– Пять часов утра, – ответила Юлия Борисовна, игнорируя вопрос своего управляющего, повернулась спиной и ушла.

У себя в комнате Клер сразу уснула, потому что усталость буквально свалила ее с ног. Пробудилась она, когда в окно уже ярко светило солнце, а каминные часы в пустой столовой, куда она вышла в поисках завтрака, показывали десять часов. Выпив черный кофе с бисквитами и вареньем в полном одиночестве, снова захватив шляпку и ридикюль с лорнетом и пистолетом, проверив английские булавки, приколотые к кушаку желтого летнего платья, Клер заспешила вон – она думала: зачем Комаровский вызвал взвод своих стражников, что им предстоит совершить сегодня? С кем встретиться? Куда поехать?

В начале липовой аллеи она увидела три ландо, в которых сидели нарядные дамы, – Клер пригляделась и узнала знакомых Юлии по Петербургу и Москве: богатую московскую барыню Аграфену Дурасову с внучками, сестер Лассенгефнер и жену сенатора Пухова-Лайкова, даму-графоманку, морщинистую, словно мопс. Все они имели летние дачи-имения вдоль старой царской Рублевской дороги и приехали с утра звать Юлию Борисовну на прогулку в лугах.

– Вот решила прокатиться с друзьями, развеяться, – объявила Юлия Борисовна, выходя из дома в черном платье – траурном, однако весьма изящного покроя – и дамском цилиндре с вуалью для конных прогулок. – Вы же окончательно бросили меня в моем горе, дорогая Клер. А может, вы все же присоединитесь к нам, а? Ваш рыцарь-спаситель подождет денек. Порой мужчин надо заставлять ждать, их следует помучить. Так дело вернее.

– Серьезные дела не ждут, мадам, – тоном скромной гувернантки ответила Клер.

– Ну как хотите, вольному воля. – Юлия Борисовна взмахнула закрытым зонтиком от солнца и танцующей походкой, помахав дамам, направилась к экипажам. – Гедимин, догоняйте нас!

Клер обернулась – из-за угла дома выходили Гедимин Черветинский и управляющий Гамбс. Гедимин вел в поводу вороную оседланную лошадь. Он был одет в костюм для верховой езды – в черную бархатную венгерку, с которой, однако, были спороты шнуры, белые лосины и охотничьи высокие сапоги. Темные волосы его в полном беспорядке падали на лоб. Он увидел Клер – и его серо-голубые глаза разом потемнели, засверкав, как сапфиры. А Клер снова подумала, что более красивого мужчины она не видела никогда, даже Байрон не мог с ним сравниться.

– Я, конечно, дам все, что просит ваш брат. – Гамбс, семеня рядом, обращался к высокому Гедимину. – Однако его кожный недуг не лечат ртутью. Он просит не только ртутную мазь, но и