случае я бы любила идеальный образ в своей голове, а не его, живого и настоящего.

Его губы касаются моих нежно, слегка, но и этого достаточно, чтобы я ощутила себя самой-самой на всем белом свете.

Дверь открылась, не знаю, может, в нее и стучали, а мы не слышали.

Платон отодвинулся, и я увидела маму. Ее глаза изучали меня, подмечая все мелочи, потому что мне очень повезло с мамой. Благодаря ей я знаю, что такое любовь.

Но она пришла не одна.

По палате прокатился тяжелый вздох и емкое замечание:

— Опять ты!

Давлатов все бросил и примчался вместе с ней. И с неудовольствием глядел на Хромова, ожидая объяснений.

Платон встал и произнес:

— Дина Витальевна, здравствуйте! Я прошу у Вас руки Вашей дочери. Мы с Леной решили пожениться.

На лицах у мамы и Сергея Владимировича отражается владеющее ими изумление.

Наконец, мама откашливается и говорит:

— Лена — взрослый человек. И если она согласилась, я ее, конечно, поддержу. Но не кажется ли вам, молодые люди, что вы торопитесь?

— У нас сегодня дочь родилась. По-моему, мы наоборот, припозднились, — отвечает ей Платон.

— Поэтому давайте сначала поговорим про это. Лен, с тобой все в порядке? А малышка?

При этом вопросе начинает свирбеть в носу и хочется разреветься.

Платон отвечает за меня. И это к лучшему. Я расплачусь.

— Кесарево прошло нормально. Но дочка… Слишком маленький вес, не развиты легкие. Врачи, правда, сказали, что угрозы для жизни — нет.

— Что с врачами? — берет инициативу в свои руки отчим, — Может, имеет смысл пригласить каких-либо специалистов? Или перевезти ребенка в Мадрид?

— Необходимое лечение проводится. Насчет всего остального я пока не узнавал. Но вряд ли ребенка разрешат перевозить. Она маленькая очень.

— Ясно. Пойду сам поговорю. И ты пошли со мной.

Я понимаю, что Давлатов уводит Платона, чтобы дать нам с мамой время побыть вдвоем. И благодарна ему за это.

Я всхлипываю обиженно:

— Мам, мне ее увидеть не дают. Вставать не разрешают. А она в кувезе… — начинаю жаловаться.

Накатило. Сейчас быть сильной просто не могу.

Она ласково гладит меня по голове.

— Что ты, глупенькая? Разрешат вставать и посмотришь. А что недоношенная, так сейчас таких малышей выхаживают! Нужно будет, привезем любого специалиста, любые лекарства и оборудование.

Всхлипываю еще раз:

— Спасибо, мам.

— Как это все случилось? И насчет замужества, ты — серьезно?

Она, что же, Платона винит?

— Он не при чем. Он меня спас, — и начинаю сбивчиво рассказывать, — Мы поехали на пляж. Я давно хотела. В воде ногу свело судорогой. Я стала тонуть. Пока тонула, потеряла сознание. Дальше ничего не помню. Платон меня вытащил. Не знаю, из-за чего, может, из-за перенапряжения стала отслаиваться плацента. С пляжа меня привезли сюда. Прооперировали. Без документов и страховки. Он все оплатил.

— И из-за этого ты решила выйти за него замуж?

— Я решила, потому что люблю его. Не слишком правильного. Не слишком нежного. Всего какого-то не слишком. Но его, а не того же Матео.

Она присаживается на стул, на котором до этого сидел Платон.

— Не такого мужа я тебе хотела. Но ведь не мне с ним жить, верно? Просто ты хорошо подумай.

— Я подумаю.

— Время и у тебя, и у него подумать будет. Сначала нужно дочку выходить. Как назовешь?

— Софийка?

— София. Сонечка. Соня, — пробует мама имя внучки, — А что, мне нравится.

Следующие три месяца становятся для меня очень тяжелыми. И становится резко не до себя самой, не до Платона. Эти месяцы бесконечного страха за жизнь дочери, потому что вес она набирает медленно. У нее обнаруживают ряд проблем с внутренними органами. На поправку идет туго. Все, что мне остается, — это стоять и смотреть на нее через стекло, чувствовать собственную беспомощность.

Через полтора месяца Платон вспылил и настоял на переводе Сони в Мадрид. Там через пару недель стали появляться улучшения. Состояние стабилизировалось в течение месяца. Еще месяц дочку держали в патологии новорожденных Но он дался нам легче. Девочка пошла на поправку. Мне разрешили брать ее на руки, ухаживать за ней. Это такое счастье держать своего ребенка и впитывать его запах, что я долго не могла поверить, что теперь я — обычная мама.

Наконец, нас выписали, и мы улетаем домой. Я очень благодарна врачам, что спасли нашу малышку. И Платону, который был все это время рядом, мучаясь вместе со мной неизвестностью и страхом. Не каждый мужчина на его месте не вылезал бы из больницы. А мы с ним прожили первые месяцы жизни нашей дочери в больничной палате.

Он мог бы сбежать, сославшись на работу и бизнес. Когда мне самой иногда, глядя на приборы, окружавшие мою дочь, хотелось сделать именно так. Когда я билась в истериках, не понимая, за что мне это. Когда я собственной слабостью надоела уже сама себе. Когда в очередной раз мы слышали от врачей — "Ей стало хуже".

Но не сделал этого.

Этим он заслужил моё уважение. Потому что это выдержал бы не каждый. День за днем жить в аду, не имея возможности освободиться.

И теперь я ни капли не сомневаюсь в собственном решении.

Эпилог

Платон

Сегодня день моей свадьбы. Я еду забирать невесту в особняк Давлатова. Свадебный кортеж растянулся за воротами родительского дома. Все автомобили белого цвета. Я и Лена поедем на белом лимузине. Ради такого дня она отказалась от своей любви к черным автомобилям.

На улице не слишком жарко, несмотря на июньское солнце. Прохладный ветерок лениво колышет ветви деревьев.

Мы с отцом во дворе дома ждем мать, которая завершает последние приготовления.

Отец тоже нервничает, хотя старается держать лицо.

— Да, сынок, не думал я, что это когда-нибудь случится.

Старика потянуло на философские темы.

— Что, пап?

— Ты и эта девочка… Муж и жена…

Не совсем понимаю, к чему он.

Он решает объяснить:

— Вы же, как огонь и порох. Если их соединить, следует взрыв. А в семейной жизни лучше, если все тихо и спокойно.

— У нас все хорошо. Дочери девять месяцев. Чем ты опять недоволен?!

Он трет ладонью лоб и вздыхает:

— Доволен я. Просто кому-то из вас придется держать себя в узде, иначе не уживетесь.

— Так мы вместе и живем. И вроде ничего. Не переубивали друг друга.

Это правда. После возвращения из Испании мы живем вместе. В том доме, который я купил, думая о ней. Я, Еленка и София Платоновна. И так классно я себя чувствовал разве,