Мне казалось, на лестнице как-то безопаснее. Фигушки. На каждом этаже надо проходить через балкон. Чем выше этаж, тем страшнее балкон. Железные решетки низкие и ветхие, споткнешься — не удержат. И лети себе вниз за милую душу. Чтобы успокоиться, я пытаюсь рассчитать в уме, сколько займет полет. Как ни странно, тревога только усиливается. Когда я наконец добираюсь до пятнадцатого этажа, сил уже больше не остается, одно раздражение. Я проклинаю себя за то, что притащилась сюда. Вот он затаился в своей квартире и поджидает меня. Да еще и Анималист с ним, наверное.

Дверь закрыта только на цепочку — как всегда перед моим приходом. Значит, он как-то пронюхал, что я на подходе. Я не звоню и не стучу. Напрягшись, изо всех сил толкаю дверь, и она чуть приоткрывается. «Привет!» — говорю я в образовавшуюся щель. Никакого ответа. Меня охватывает ужас. Я уже готова развернуться и убежать, когда из-за двери слышится знакомый рык.

— Входи, — приглашают меня. — Открываю. Где тебя черти носили столько времени?

Я прикусываю губу и считаю до десяти. Бесполезно. Зрелище, представшее моим глазам, все равно заставляет меня открыть рот.

* * *

Похоже, квартиру поставили на попа, а потом вернули в исходное положение. По полу шагу не ступить, он весь засыпан обломками, осколками, бумажками, щепками, фарфоровыми фигурками, посудой. Все густо присыпано землей, всюду валяются карты, фишки, грязные тарелки и остатки еды. На помойке порядка больше. Луи усаживается в свое любимое кресло напротив окна. На нем те же вещи, что и во время последней игры: рубашка кораллового оттенка с перламутровыми пуговицами и тренировочные штаны, подпоясанные длиннющей резинкой. Кожа у Луи потная и грязная, волосы жирные, все пластыри поотклеивались и болтаются на пальцах, словно содранная кожа.

Вокруг кресла Луи примерно на три фута простирается что-то вроде запретной зоны. Ни обломков, ни карт, ни грязи, ни тарелок — идеально чистая поверхность. Границы магического круга отмечены аккуратной белой линией; судя по запаху, для ее нанесения использовался хлорный отбеливатель.

В ужасе я пячусь.

— Не пугайся, — мрачно произносит Луи. — Я не собираюсь тебя бить. И кидать в тебя предметами не буду.

Глаза у Луи опущены, руки лежат неподвижно, ноги поджаты глубоко под кресло. Он похудел — это видно по осунувшемуся лицу. Вообще-то он спокойно может сбросить килограммов сорок, никто даже и не заметит. Глаза у него выпучились еще больше. Интересно, съел ли он хоть что-нибудь за все это время? А может, ему только и осталось, что голодать?

Я делаю еще шажок назад.

— Чего ты боишься? — неодобрительно бурчит Луи. — Я же сказал, не съем.

Осторожность и только осторожность — кто знает, что ему в голову взбредет. Как выскочит, как выпрыгнет — словно чертик из табакерки. Ну да, как же — все в порядке с ним. Ой, не похоже. На коленях у Луи лежит холщовый мешочек с пластмассовыми застежками. Когда я подхожу ближе, Луи прижимает мешочек груди.

— Неважно выглядишь, — говорю я. — Ты ел что-нибудь?

Луи пожимает плечами.

— Может, ты пить хочешь? Чаю выпьешь?

— Да, — кивает Луи. — Охотно. Чашечку чая, пожалуйста.

Все чашки грязные. Молока нет. Хорошо хоть чай в пакетиках нашелся. И половинка подсохшего лимона.

Я мою чашки. Вся раковина забита бокалами из-под пива — еще с той игры, — и я их тоже мою и составляю в шкаф.

— Ну и бардак у тебя. — Я подаю Луи чай.

— Я очень сильно разозлился.

— На меня?

— На все вообще. На весь этот хренов мир.

Ничего более конкретного он сообщить не изволит. На душе у меня паршиво — я прямо места себе не нахожу. Надо чем-то себя занять.

— Слушай, может, мне слегка прибраться?

— Отличная мысль. — У Луи такой вид, будто мое предложение сразило его своей новизной. — А то здесь стало как-то неуютно.

Следующие полтора часа я посвящаю генеральной уборке, а Большой Луи не отрываясь смотрит в окно. За окном внешний мир, он кривляется и дразнит, и зовет помериться силами, и манит: «А ну, выйдем». Но Большой Луи только смотрит и не отвечает.

Ну и пусть. У меня масса работы. Я выметаю землю, складываю осколки и обломки в пластиковый мешок, отскребаю каждую тарелочку, каждую чашечку, каждый бокальчик. Хорошо хоть все чистящие средства на месте — и жидкость «Фэйри», и гели, и порошки, и всякая прочая «Весенняя свежесть», — а разных тряпок, губок, щеток и мочалок хватит, чтобы отдраить весь многоквартирный дом.

Под конец моей уборки на сцене появляется пылесос. Его шум явно по душе Луи, он с наслаждением вслушивается в низкий, рокочущий гул. Когда мы с пылесосом входим в пределы запретной зоны, Луи поднимает ноги, чтобы я могла почистить и под ними тоже.

Дело сделано — от меня прямо пар валит. Прежде чем сесть, я выпиваю стакан воды и вытираю пот со лба. Голова у меня заработала — а то во время уборки все мысли куда-то подевались. Что мне делать дальше? Луи, наверное, нужен врач. Может, вызвать «скорую»? Или связаться с властями? Или сперва переговорить с Луи и убедиться, можно ли оставлять его наедине с самим собой?

— Спасибо. На славу потрудилась. Правда, не пропылесосила под батареей, но ничего. Уж во всяком случае, лучше, чем было.

Он ворчит. Он недоволен. Хороший знак.

— И долго ты пребывал в таком состоянии? — осторожно спрашиваю я. — Ты что, так и сидел с тех пор, как я ушла?

— Только днем. Я не вставал с постели, пока не делалось светло.

— Ты спал?

— Пытался. Столько всякой фигни крутилось в голове.

— Ты ел?

— Нет. Почти нет.

— Может, что-нибудь приготовить на скорую руку? На кухне есть печенье и арахисовое масло.

— А тебя не затруднит?

— Нет, — отвечаю я. — Не затруднит.

* * *

Когда я возвращаюсь, Луи уже слегка почистил перышки: умылся, переменил рубашку, наклеил свежие пластыри. На голове у него бейсболка, а кресло повернуто тыльной стороной к окну.

— Теперь ты похож на человека. — Я протягиваю ему тарелку с печеньем и маслом.

— Да, — подтверждает Луи. — Мне лучше. Я рад, что ты пришла.

— Так уж и рад?

— Честное слово. Только захватила бы с собой что-нибудь. Огурчик или шоколадку. Тебе мало того, что я целую неделю проторчал в этой проклятой дыре, проливая слезы над своей судьбой? Тебе надо еще, чтобы я подох тут с голоду?

Я столбенею. У меня просто нет слов. Ну, почти нет.

— Так тебе и надо! — Я чуть не кидаю в Луи тарелкой. — Ты хоть понимаешь, что натворил? Ты меня выставил, выкинул вон на растерзание этому психу. Еще чуть-чуть — и он бы мне показал где раки зимуют.